Синеволосая ондео
Шрифт:
– Прости, я неверно истолковала твой взгляд. Я знаю, как тебе любопытно. Если хочешь, пройдёмся вместе после представления. Ты всё равно тут не играешь, так что освободимся одновременно.
– Ригрета, это не лучшая идея, – сказала Анкэ, и Чамэ кивнула.
– Да ладно вам, – поморщилась Ригрета. – Приличный дом, много народа. Может, нас и вовсе не пригласят наверх.
Чуть позже Аяна сходила на кухню и спросила у девушек, сможет ли кто-нибудь посидеть с Киматом, пока она будет на сцене.
– Мы, в общем-то, уже сделали основную работу, – сказала одна из девушек. – теперь дело за парнями. Они подают блюда гостям. Так что большинство из нас уже более-менее
– И я, – сказала другая девушка. – Я Иреса. А это Пирим. Мы посидим с ним. Иди спокойно. Одновременно мы точно не потребуемся на кухне.
– Иди, иди, – кивнула Пирим. – Мы покормим его, если хочешь. Кирио не обеднеют, если он съест немного мясного рулета.
– Спасибо, – сказала Аяна. – Спасибо вам.
На кухню заходили все катьонте без исключения, а сейчас, когда в доме были гости, здесь было довольно людно. Парни в тёмно-серых ливреях относили наверх закуски и бокалы, и Аяна то и дело отступала, давая им дорогу.
– Слушай, это везде так теперь будет? Во всех больших домах? – спросила она Ригрету.
– Что именно?
– Ну, вот этот выход на первый этаж с хозяйственного. Тут тесно.
– А-а. Ты об этом. Да. Это место считается опасным. Думаю, ты понимаешь почему, – рассмеялась она, вытягивая губы в трубочку, изображая поцелуй, и сжимая и разжимая растопыренные пальцы руки. – Тут постоянно встречаются парни и девушки катьонте, когда проходят по своим делам. В совсем больших домах есть отдельные лестницы на мужскую и женскую половину. Ну, с нижнего этажа. Катьонте идёт с кухни с подносом, например, с завтраком для кирьи, и проходит наверх сразу в женскую половину. И завтрак остаётся в безопасности, как и прелести девушек... и юношей.
Ещё одна катьонте встретила их и проводила в небольшую комнату, где ждали остальные, и Аяна с удивлением увидела волнение на их лицах.
– Ну вот. А мне говорили, что это пройдёт, – сказала она Ригрете и Айолу, но те лишь рассмеялись.
– Ну что, готовы? – спросил Кадиар. – Вперёд, птички.
28. Наверху
Зал был большой, большой настолько, что Аяна похолодела. Она не смотрела на зрителей, потому что по опыту предыдущих выступлений знала, что опять испугается нарядных платьев в первых рядах. Они вышли на сцену, где Кадиар с Айолом установили задники, половина из которых изображала стены, а половина – улицу, будто действие происходило на открытой веранде, и эхо шагов по гулкому деревянному полу показалось Аяне оглушительным. Её шея холодела от волнения, а по спине бежали мурашки.
Ригрета стояла на сцене и смотрела на неё, и она вдруг осознала, что не помнит ни единого слова. Ни-че-го. Ничегошеньки из того, что она учила.
Ригрета глянула на неё с растущей тревогой. Аяна по привычке прошла и села, слегка сутулясь, в уголок. Ригрета еле заметно склонила голову к плечу и вдруг широко улыбнулась, сверкнув глазами.
– Видала я намедни, госпожа, что розы расцветают в нашем парке. Не хочешь рукоделье отложить и выйти на часок, пока жара не началась?
Аяна как будто очнулась. Она сидела в комнате за рукоделием, но заскучала, и Элетта, её капойо, её единственная настоящая подруга, беспокоилась о своей кирье.
Она выпрямила спину. Она была юной кирьей дома Лаис, которая жила в ожидании своей любви, но любовь всё не торопилась к ней. Аяна мягко, но уверенно посмотрела на Ригрету.
– О, да. Хочу. Элетта, милая, так жарко в моей груди бывает иногда, я знать хотела бы, что этому причиной.
– То юность,
Она – кирья. Она – украшение. Аяна была украшением, а Ригрета... Ригрета блистала. Она была огнём, она была страстью, когда, уперев руки в бока, хохотала над жалкими потугами Каладоне произвести впечатление бравого молодого человека. Она была единственной опорой в этом зыбком мире, в котором мнение самой Белиссы никого, кроме Элетты, в общем-то, больше и не волновало.
Айол рычал, изображая ярость, сдвигая лохматые наклеенные брови так, будто пытался раздавить между ними Леарту, дерзкую языкастую подругу своей жены, которая распустила длинные кудрявые волосы и накрашенными алыми губами тянулась к губам краснеющей непорочной кирьи Белиссы. Леарта тоже хмурилась, сжимая кулаки и выступая грудью вперёд на защиту юной кирьи, а позже, наедине с Рустэ, чьё платье трещало от натяжения, негодовала, что, будь она не в корсете, а в камзоле, надрала бы зад этому напыщенному бородатому козлу, своему дяде, который посмел претендовать на такую девушку, как Белисса.
Зрители действительно были в восторге, когда Чамэ потянулась к Аяне, и они чмокнули друг друга сжатыми в трубочку губами. Во всяком случае, негромкий всторженный шёпот и смешки можно было истолковать лишь так. Когда же бородатый Айол, нахмурившись, решительно сунул руку в вырез платья Ригреты, чьё лицо было спрятано за вуалью, зрители смеялись совершенно так же, как публика на площади хохотала над тщеславным киром, который хотел внедрить в коровнике и свинарнике городские обычаи.
Это был успех, и каждый из труппы Кадиара был причастен к нему. Аяна дрожала от восторга, когда они все вышли на завершающий поклон, и им аплодировали. Она наконец впервые за всё представление взглянула на зал. Сейчас она видела не нарядных кирио. Она увидела людей, которые радовались удачному разрешению щекотливой ситуации. Они сопереживали нежной, робкой Белиссе и её верной бойкой капойо, и теперь стояли, аплодируя и улыбаясь. Вечера, которые она провела над разбегающимися буквами Харвилла, стоили того, теперь она это определённо знала. Определённо.
– Не уверена, что это прилично, Ригрета. Позвали тебя, а не меня.
Аяна сняла сетку для волос и теперь ходила по комнате, не в силах решить, согласиться ей или всё же отказаться. Кимат спал, и девушки, которые смотрели за ним во время спектакля, уже ушли.
– Я тоже не думаю, что это хорошая идея, – тихо сказала Анкэ. – Ригрета пусть идёт, а тебе незачем.
– Анкэ, ты так говоришь, будто я собираюсь в логово каких-то людоедов. Там просто несколько кирио, просто несколько мужчин и женщин, собрались обсудить наше выступление. Я хочу послушать и ещё немного искупаться в лучах славы, раз уж искупаться по-настоящему у нас тут не выйдет.
– В постоялом дворе искупаешься.
– Но в постоялом дворе нет лучей славы. В последний раз были только лучи ненависти, я прекрасно их почувствовала вот тут, – Ригрета потрогала пальчиком затылок.
– Ты строила глазки парню, а рядом мыла столы девушка, которая на него засматривалась, и с которой, он, видимо, уже договорился, – с упрёком негромко сказала Чамэ. – Что ты ожидала?
– Да сдался мне этот её парень. Это не моя забота, что он смотрел на меня. Я не строила ему глазки, у меня ресница попала в глаз, я просто поморгала, чтобы не лезть в глаза руками. Они от этого краснеют. А этот олух подумал, видимо, что я ему подмигиваю. Будет знать. Неплохо он огрёб грязной тряпкой по ушам, да, Чамэ?