Синеволосая ондео
Шрифт:
– Кир Усто, я не нуждаюсь в твоей помощи. Мне дорога моя репутация, – наугад сказал она.
Его брови взмыли вверх, а лицо расплылось в улыбке. Сколько ему лет? Сорок? Сорок пять? Больше? Она смотрела на него в напряжённом ожидании его ответа, моргала и судорожно пыталась понять, что же делать дальше.
– Какая репутация? Репутация актрисы бродячего театра? Дорогая, это смешно.
Аяна отчаянно соображала. Она вспомнила одну пьесу, о которой рассказывала Ригрета. Надо рискнуть.
– Я не актриса. Мне пришлось ехать с ними, потому
Он, похоже, был готов расхохотаться. Вдруг он поднял руку и положил ей на талию, делая шаг к ней. Рука скользнула ниже. Потом слегка сжалась.
– Ты изобретательна. Умеешь заинтересовать.
Аяна скрипнула зубами. Это омерзительное недоразумение надо было прекращать. Её начинало потряхивать. Мерзко, мерзко. Надо остановить его.
– Стамэ.
Она прошипела это сквозь зубы, вложив всю ярость. Какого чёрта он вообще коснулся её? Что там говорил Харвилл про её брови?
– Ме лин Пай Аяна. Эйме мате тин мару ат эрда Пай. Стамэ.
Сработало. Он отскочил. Его рука отдёрнулась так стремительно, что Аяне показалось, будто он этим движением оторвёт и кусок платья, который стиснул. На его лбу моментально выступили капли пота.
– Кира, я... – он беспокойно качал головой. – Ты мать ребёнка из рода... рода Пай?
Дулар глядел на неё испуганно и непонимающе, а она стояла, как госпожа Кано. Разгневанная госпожа Кано.
– Прости, – сдавленно сказал он.
Аяна видела, как он колеблется. Теперь уже он не знал, что делать. Он, казалось, исподтишка озирается, выбирая, в какую сторону сбежать.
– Кира, я не думал... Я посчитал тебя актрисой... Я думал, ты играешь со мной, притворяясь невинной... Как я могу вымолить прощение?
Он говорил умоляюще, и она вспомнила, как Конда и Верделл вцеплялись в волосы, когда у них был такой вот тон.
– Я тысячу раз виноват перед тобой. Прости. Хочешь, я встану на колени? Скажи лишь, мы можем как-то замять это дело? Может, тебе нужна помощь в дороге?
Аяну охватило мучительное чувство нерешительности. Он предлагал ей деньги. С деньгами ей будет гораздо проще. Но это будет означать, что она согласна, чтобы её трогали... за деньги. Это было омерзительно.
– Нет нужды, – сказала она, передёргиваясь от воспоминания о Тави, который предлагал ей содержание. – Просто не приближайся ко мне больше никогда.
Она сделала движение к дому, и он отскочил, уступая дорогу. Госпожа Кано, гордая, прямая, она шла с бесстрастным лицом, едва искажённым отвращением.
Она не солгала ему. Она не играла. Она была матерью ребёнка из рода Пай. Она была ею так же, как была когда-то просто Аяной из швейного двора олем Лали. Насчёт киры, конечно, это было преувеличение, потому что тут, в Арнае, их с Кондой союз, скреплённый словами в долине, не значил ровным счётом ничего. Он имел здесь такое же значение, как женитьба Верделла на девушке с островов Ласо, которую привели ему и сказали: «Это твоя жена». Но там, дома, Конда
– Он мой муж, – сказала Аяна вслух.
Что-то смущало её. Неужели это неправда, неужели она лжёт себе? На душе было неспокойно. Почему она вообще думает об этом, хотя её только что, как говорит Ригрета, лапал этот человек, который ей в отцы годится?
Там, в доме, спал её сын. Она поднялась по крыльцу в дом, потом спустилась под большую лестницу и прошла по «опасному» коридорчику, свернув налево, в женскую половину для катьонте, задумчиво разделась и легла рядом с Киматом, обнимая его, сонного, маленького, горячего, и он во сне повернулся и прижался к ней.
31. Сладкий персик или орех кеста
– Ну что, птички мои, пора вставать, – прощебетала Ригрета. – Вы что заспались-то? Завтрака всё равно не будет. Там Кадиар собрал в дорогу съестное. Поднимайтесь, поднимайтесь!
Анкэ жмурилась, растирая лицо. Она свесила босые ноги с кровати, касаясь пальцами пола.
Аяна лежала, открыв глаза и не шевелясь, и рассматривала штукатурку, поцарапанную деревянным изголовьем кровати в том месте, где они соприкасались.
– Угомонись, – сказала Чамэ. – И без твоего щебетания тяжко.
Она тоже села, свесив ноги и оправляя подол нижнего платья. Ригрета шелестела по комнате, напевая какую-то весёлую мелодию, потом села на свою кровать.
Аяна перевела взгляд на тёмную макушку Кимата и моргнула, потянулась и встала.
– Аяна, а чего ты вчера так рано ушла? – бодро спросила Ригрета. – Там угощали неплохим вином.
Аяна погрызла нижнюю губу, придерживая её пальцем.
– Да что-то там было скучно.
Она потянулась ещё раз, потом вспомнила вчерашнюю ночь, нахмурилась и сама удивилась своему спокойствию. Но произошедшее надо было прояснить. Впереди долгая дорога, кто знает...
– Ригрета, а как надо вести себя при мужчинах, чтобы это не приняли за... за поощрение?
– Смотря кому и с кем.
– Аяна, что-то произошло вчера? – спросила Анкэ подозрительно.
Аяна помотала головой. Ей сейчас не хотелось обсуждать это с Анкэ.
– Ничего особенного. Я так, на будущее спрашиваю. Девушка и какой-нибудь кир. Чего стоит избегать, чтобы он не подумал лишнего?
– Ну, тут всё просто, – рассмеялась Ригрета. – С катьонте ведут себя попроще, и катьонте обычно просто помалкивают и смотрят в пол. С севас примерно так же, но какие дела могут быть у кира с женщиной или девушкой из севас? А если это кирья, и если уж они умудряются встретиться так, чтобы их не застали наедине, то с её стороны бывает достаточно и одного взгляда. Понимаешь, тут такое дело... Мужчины не избалованы вниманием дам. Я имею в виду кирио. У них нет доступа до женщин своего положения, пока они не женятся, а связи с катьонте, если всплывают, порицаются и осуждаются обществом. И в результате мужчины кирио всё время только об одном и думают. Жестоко, да?