Да вправду красна ли, да так уж проста лирыбацкая доля, рыбачья беда?Их лодки веками в раздолье врастали.Их локти разъела морская вода.Гремучие ветры их кости ковали,плакучее пламя провялило плоть.Им до смерти снятся бычки и кефали.Им ходится трудно, им хочется плыть.Их вольные души сгорят и простятсяна темной волне, не оставив следа.Недаром в них кротость и крепость крестьянствас рабочей красой необычно слита…А вы вот бывали в рыбачьем поселке,где воздух, что терен, от зноя иссох,где воздух серебрян и густ от засолки,где сушатся сети и мокнет песок?..Шальные шаланды штормами зашвыривает.Крикливые
чайки тревожно кружат.Крутая волна затекает за шиворот,и весла, как пальцы в суставах, хрустят.Я меры не знаю ночному старанью –старинные снасти крепить на ходу,чтоб утречком выплеснуть лодки с тараньюи бросить рыбеху рябому коту.Не позднее 1962
«В декабре в Одессе жуть…»
В декабре в Одессе жуть:каплет, сеет, брызжет, мочит.В конуре своей сижу.Скучно. Мокро. Нету мочи.В голове плывут слова.Гололедица и слякоть.Ты вези меня, трамвай,чтоб в ладони не заплакать.Что за черт? Да это ж Дюк!А за что – забыла память.И охота же дождюпо панелям барабанить.До берез не доберусь:на дорогу треба денег.У меня на сердце грустьот декабрьской дребедени.День мой тошен и уныл –наказание Господне…До тебя – как до луны.Что ты делаешь сегодня?1963–1964
Одесские скворцы
Кому – сияла синеваи солнце шкуру красило, –а я у моря зимовал,раз не дорос до классика.…Который час, который деньсижу в гостях у детства я?Как солнце на сковороде,шкварчат скворцы одесские.Такого дива я не знал.Зима, поди, недели две,мороз сверкает, – а веснабеснуется на дереве.Сюда с лесов их север сдул,согнал их стаю резвую.Скворцов услышишь за версту.Скворцы вовсю свирепствуют.Мильоны правят ритуална теплый юг манящихся.Обкакав с веток тротуар,манежится монашество.Бегут прохожие в обход,не то они напустятся.Скворцы встречают Новый год,где банк стоит на Пушкинской.На черта скворушке камин?Ни служб, ни паспортин ему.Я тоже холодом гоним,я беден по-скворчиному.Мне скверно спится от скворцов.Вот загрустил о детстве я,и все настойчивей сквозь соншкварчат скворцы одесские.1963–1964
«На зимнем солнце море, как в июле…»
На зимнем солнце море, как в июле.Я первый раз у моря зимовал.Во рту пылали хвойные пилюли.Светлым-светло сверкала синева.Но в том сверканье не было отрады,в нем привкус был предчувствий и потерь,и было грустно с глиняной эстрадысмотреть в блиставший холодом партер.Волна плескалась медленно и вяло,лизнет песок и пятится опять,как будто в лоб кого-то целовалаи не хотела в губы целовать.1963–1964
«Про то, что сердце, как в снегу…»
Про то, что сердце, как в снегу,в тоски таинственном настое,как Маяковский, не смогу,а под Есенина не стоит.Когда б вмешательством твоимя был от горшего избавлен,про все, что на сердце таим,я б написал, как Чичибабин.Да вот беда и канитель:его нет дома, он в отлучке,дверь заперта, пуста постель,и жар-перо ржавеет в ручке.1965
«Я по тебе грущу, духовность…»
Я по тебе грущу, духовность,не робот я и не злодей,тебе ж, духовность, охо-хо в нас,и ты уходишь из людей.Весь Божий свет
сегодня свихнут,и в нем поэзия однакак утешение и выходслепому времени дана.Да не разнюхает начальник,а и, разнюхав, не поймет,о чем очей ее печальныхнад повседневностью полет!Эй, кто не свиньи и не волки,кто держит небо на плечах,давайте выпьем рюмку водкиза землю в травах и лучах,за моря плеск и счет кукушкин,за человеческую честь,за то, что есть у сирых Пушкини Мандельштам у кротких есть!Се аз храню на свете беломсвободных лириков союз,не покорюсь грядущим бедам,грядущей лжи не убоюсь.Берите впрок мои тетрадки:я весь добра и света весть,не потому, что все в порядке,а потому, что в мире есть ПОЭЗИЯ.(1965)
«Одолевали одолюбы…»
Одолевали одолюбы.У них – не скрипка, не рожок.Они до хрипа дули в трубы,где помолчать бы хорошо.Одолевали водоливы.Им лист печатный маловат.Еще туда-сюда вдали бы,а то под ухом норовят.А правда не была криклива,у правды – скромное жилье,но вся земля ее прикрыла,и все услышали ее.1962
«Не мучусь по тебе, а праздную тебя…»
Не мучусь по тебе, а праздную тебя.И счастья не стыжусь, и горечи не помню.Так вольно и свежо, так чисто и легко мнесмотреть на белый свет, воистину любя.За радостью печаль – одной дороги звенья.Не слышимый никем, я говорю с тобой.В отчаянье и тьме я долго жил слепойи праздную тебя, как празднуют прозренье.Туманы и дожди над городом клубя,осенняя пора ничуть не виновата,что в сердце у меня так солнечно и свято.Как чудо и весну, я праздную тебя.У милой лучше всех и волосы, и губы,но близостью иной близки с тобою мы.Я праздную тебя. Вновь помыслы юны –сверкают, и кипят, и не идут на убыль.Я праздную тебя, и в имени твоемя славлю холод зорь, и звон бездольных иволг,и вязкий воздух рощ, так жалобно красивых.В назойливых дождях твой облик растворен.Теперь не страшно мне, что встречи той случайноймогло бы и не быть. Врагов моих злобя,как дивные стихи, я праздную тебяи в нежной глубине храню свой праздник тайный.Конька моей души над бедами дыбя,я буду долго жить, пока ты есть и помнишь.Ликую и смеюсь, спешу добру на помощь.На свете горя нет. Я праздную тебя.(1967)
Сонеты любимой
«За чашей бед вкусил и чашу срама…»
За чашей бед вкусил и чашу срама.Я жил на воле, нем и безымян.У ног моих раскручивалась яма,и дни мои засасывал туман.Пятнадцать лет тянулся мой романс идеей лживой. Жалко и упрямоя мнил себя привратником у храма,чей бог – вражда, насилье и обман.Пятнадцать лет я веровал в народ,забыв про то, что он ворует, врет,стращает жизнью нищенски-утробной.Был стыд прозренья вызовом судьбе,и я, не смея думать о тебе,живой молил о милости загробной.
«А ты в то время девочкой в Сибири…»
А ты в то время девочкой в Сибирижила – в тайге под Томском, за семьюветрами, – там, куда еще четыревоенных года заперли семью.Едва оставив школьную скамью,ты всей душой прислушивалась к шири,но лиственницам темным, а не лиренесла тайком застенчивость свою.Никто не знал про тайную печать,зачем ты любишь думать и мечтать,в кругу друзей грустишь, а не хохочешь.И всё тебе в те годы нипочем:бродить в горах, ладони жечь мячоми в поездах лететь, куда захочешь.