Пока хоть один безутешен влюбленный, –не знать до седин мне любви разделенной.Пока не на всех заготовлен уют, –пусть ветер и снег мне уснуть не дают.И голод пока смотрит в хаты недобро, –пусть будут бока мои – кожа да ребра.Покуда я молод, пока я в долгу, –другие пусть могут, а я не могу.Сегодня, сейчас, в грозовой преисподней,я горшую часть на спине своей поднял.До лучших времен в непогоду гоним,таким я рожден – и не быть мне иным.В глазах моих боль, но ни мысли про старость.До смерти, любовь, я с тобой не расстанусь.Чтоб в каждом дому было чудо и смех, –пусть мне одному будет худо за всех.1949
«О человечество мое!..»
О человечество мое!Позволь бездомному вернутьсядомой, в старинное жилье,где все родное, все свое,где можно лечь и не проснуться,позволь
глубин твоих коснуться,в твое глухое бытиедушой смиренной окунуться.Чтоб где-нибудь, пускай на дне,познать паденья и победы,ласкать подруг, давать обетыи знать, что в новом сонме днейеще шумней, еще мутнейклубятся страсти, зреют беды.Там, на метельных площадях,под золотым универмагом,живет задумчивый чудак,знакомый Богу и бродягам.Проголодавшись и устав,он бредит сладостной добычей:к его истерзанным устамструится розовый, девичийпылающий и нежный стан.Он знает: сто ночей подрядодно и то же будет сниться.Он – солнца сын, он бурям рад,он проходимец, он мне брат,но с тем огнем ему не слиться,но, грозным вызовом заклят,он поднимает жаркий взглядна человеческие лица.Проходит ночь. Химера длится,кружится вечный маскарад.Там отличен бандит и плут,они сидят у сытых блюд,они потеют и блююти говорят одно и то же,и тушат свет, и строят рожи,морализируют и лгут,и до рассвета стонет блуд,полураздавленный на ложе.А между тем, внизу, вдали, –чей дух живет в речах невнятных,чей облик в саже и в пыли,в рубцах стыда, в бессонных пятнах?Не девочки, но и не жены,не мальчики и не мужи,проходят толпы отверженных,их души просятся в ножи.Дела идут, контора пишет,кассир получку выдает.Какой еще ты хочешь пищи,о тело бедное мое?За юбилеем юбилейсправляй, сутулься и болей,но сквозь неправые проклятья,скитаясь в зелени полей,тверди, упрямый Галилей:«А все-таки все люди – братья!..».Так я, песчинка, я, моллюск, –как ни карайте, ни корите, –живу, беспечный, и молюсьсвятой и нежной Афродите.В губах таится добрый смех,и так я рад, и так я светел,как будто сам родил их всех,что только есть на белом свете.Не позднее 1952
«А я не стал ни мстителен, ни грустен…»
А я не стал ни мстителен, ни грустен,Люблю веселье, радуюсь друзьям.По золотым и затхлым захолустьямЗвенит моя блестящая стезя.За каждый день, что мне судьбой подарен,За боль потерь, что я на них учусь,Я, благодарный, жизни благодарен,И это чувство – лучшее из чувств.Блаженных крох у жизни не воруя,Мы с ней корнями свиты и слиты.За Вашу дружбу жизнь благодарю я,За чудный праздник Вашей красоты.Навстречу счастью подыму ресницы,На братский пир полмира позову.И ничего во сне мне не приснится:И ад, и рай – все было наяву.Не позднее 1954
Родной язык
1
Дымом Севера овит,не знаток я чуждых грамот.То ли дело – в уши грянетнаш певучий алфавит.В нем шептать лесным соблазнам,терпким рекам рокотать.Я свечусь, как благодать,каждой буковкой обласкан на родном языке.У меня – такой уклон:я на юге – россиянин,а под северным сияньемсразу делаюсь хохлом.Но в отлучке или дома,слышь, поют издалекадля меня, для дурака,трубы, звезды и солома на родном языке?Чуть заре зарозоветь,я, смеясь, с окошка свешусьи вдохну земную свежесть –расцветающий рассвет.Люди, здравствуйте! И птицы!И машины! И леса!И заводов корпуса!И заветные страницы на родном языке!
2
Слаще снящихся музык,гулче воздуха над лугом,с детской зыбки был мне другом –жизнь моя – родной язык.Где мы с ним не ночевали,где не перли напрямик!Он к ушам моим приникна горячем сеновале.То смолист, а то медов,то буян, то нежным самымрастекался по лесам он,пел на тысячу ладов.Звонкий дух земли родимой,богатырь и балагур!А солдатский перекур!А уральская рябина!..Не сычи и не картавь,перекрикивай лавины,о ветрами полевымиопаленная гортань!..Сторонюсь людей ученых,мне простые по душе.В нашем нижнем этаже –общежитие девчонок.Ох и бойкий же народ,эти чертовы простушки!Заведут свои частушки –Кожу дрожью продерет.Я с душою захромавшейрад до счастья подстеречьих непуганую речь –шепот солнышка с ромашкой.Милый, дерзкий, как и встарь,мой смеющийся, открытый,розовеющий от прыти,расцелованный словарь…Походил я по России,понаслышался чудес.Это – с детства, это – здесьпесни душу мне пронзили.Полный
смеха и любви,поработав до устатку,ставлю вольную палатку,спорю с добрыми людьми.Так живу, веселый путник,простодушный ветеран,и со мной по вечерамговорят Толстой и Пушкинна родном языке.1951
«И нам, мечтателям, дано…»
И нам, мечтателям, дано,на склоне лет в иное канув,перебродившее винотянуть из солнечных стаканов,в объятьях дружеских стихийслужить мечте неугасимой,ценить старинные стихии нянчить собственного сына.И над росистою травой,между редисок и фасолей,звенеть прозрачною строфой,наивной, мудрой и веселой.1952
«Не то добро, что я стихом…»
Не то добро, что я стихомдышу и мыслю с детства, то бишьсчитаю сущим пустякомвсе то, что ты, вздыхая, копишь.Не то добро, что, опознавв захожем госте однодумца,готов за спором допозднаразвеселиться иль надуться.Не то добро, что эта дурь,что этот дар блажен и долог,что и в аду не отойдуот книжных тумбочек и полок.И если даже – всё в свой час –навеки выскажусь, неведом,строкой случайной засветясь, –добро опять-таки не в этом.Добро – что в поле под лучом,на реках, душу веселящих,я рос, ничем не отличенот земляков ли, от землячек.Что – хоть и холоден очаг,что, хоть и слова молвить не с кем, –а до сих пор в моих вещахсмеется галстук пионерский.Что в жизни, начатой с азов,с трубы, с костра, с лесного хруста,не токмо Пришвин и Бажовменя учили речи русской.Что, весь – косматой плоти ком,от бед бесчисленных не хныча,дышал рекой, как плотогон,смолой и солнцем – как лесничий.Что, травы горькие грызя,и сам горячий, как трава, яв большие женские глазасмотрел, своих не отрывая.Что, вечно весел и здоров(желая всем того ж здоровья),не терся у чужих столов яи не выклянчивал даров.Что, всей душой служа одной,о коей сызмала хлопочем,я был не раз и буду вновьее солдатом и рабочим.Середина 1950-х
Снег на крышах и вершинах
Ко мне города оборачивались крышами.Из окон моих даже днями морознымимне улицы были сырыми и рыжими,а крыши в снегу – как торт неразрозненный.Прямо ешь этот снег, соси да похрустывайда хрустальные капли роняй на лацканы.Я помню, я видел, шатаясь по Грузии,такой же белый, чистый, неласканный.Внизу он лежит завшивленным рубищем,а там, рассверкавшись алмазными иглами,горит по ночам заменяя любящимлисицу небес, если та не выглянет.Его, как корону, на темя воздев, звенетьлюбо вершинам, светлеть – румяниться…А почему он чем выше, тем чище и девственней?А потому, что люди туда не дотянутся.Не плюют на него и не мочатся,не скребут его дворники совками-метёлками…Мне там, на вершинах, замерзнуть хочетсяпод вечнозелеными елками.Не позднее 1952
Воспоминание о востоке
Чуть слышно пахнут вяленые дыни.У голубых и призрачных прудовпоет мошка. В полуденной пустынележат обломки белых городов.Они легли, отвластвовав и канув,и ни один судьбой не пощажен,и бубенцы беспечных каравановбубнят о счастье, мнимом и чужом.Верблюды входят в сонную деревню –простых людей бесхитростный приют.Два раза в год беременны деревья,плоды желтеют, падают, гниют.Мир сотворен из запахов и света,и верю я, их прелестью дыша,что здесь жила в младенческие летамоя тысячелетняя душа.Не позднее 1952
«Любить, влюбиться – вот беда…»
Любить, влюбиться – вот беда.Ну да. Но не бедой ли этойдух человеческий всегдапронизан, как лучами – лето?К лучам стремящийся ростокисполнен творческого зуда.Любимым быть – и то восторг.Но полюбить – какое чудо!Какое счастье – полюбить!И это счастье, может статься,совсем не в том, чтоб близким быть,чтоб не забыть и не расстаться.Когда полюбишь, то, ищаи удивляясь, ты впервыедаешь названия вещам,творишь открытья мировые…Дыши, пока уста слиты!Не уходи, о дивный свет мой!..И что за горе, если тылюбви не вызовешь ответной?Идя, обманутый, во тьму,ты все отдашь и все простишь ейхотя б за музыку однуродившихся четверостиший.Не позднее 1957
«Твои глаза светлей и тише…»
Твои глаза светлей и тишеводы осенней, но, соскучась,я помню волосы: в них дышитиюльской ночи тьма и жгучесть.Ну где еще отыщет памятьтакую грезящую шалость,в которой так ночное пламя бс рассветным льдом перемешалось?Такой останься, мучь и празднуйсвое сиянье над влюбленным, –зарей несбыточно-прекрасной,желаньем одухотворенным.1950