Скандал на Белгрейв-сквер
Шрифт:
Пахло близким дождем, дул слабый ветер с востока, донося с пролива запах моря, звуки реки, порта, доков. До сумерек еще далеко, поэтому набережная запружена экипажами. Прогулочный пароход в ярких флажках проплыл вверх по реке к Виндзору или Ричмонду. Питт слышал смех, донесшийся по воде. Откуда-то — должно быть, с Вестминстерского моста — слышались звуки шарманки, торговец прямо с тележки продавал морских улиток и горячие пирожки с угрем.
Шесть часов вечера. Питту надо торопиться домой, где он забудет на время о списке Уимса и о тех несчастьях, которые скрывались за ним. Он съест
Завтра он решит, что сказать Драммонду. Утро вечера мудренее.
Настоящего дождя так и не прошло — поморосил лишь мелкий дождичек, оставив легкие капли на траве и лепестках цветов. Питт даже не уходил в дом. Ощущая приятную прохладу дождевых капель на лице, он смотрел, как медленно темнеет небо. Весь день Томас провел взаперти, что для него было невыносимым. Теперь он с наслаждением занимался физическим трудом, радуясь тому, как хорошеет их сад. Шарлотта не могла уделять много внимания работе в саду — она лишь срезала отцветшие бутоны с розовых кустов, убирала с клумб увядшие анютины глазки или же подбирала сухие ветки с лужайки. В обязанности Грейси входило подметать дорожку. Женщины были слишком заняты другими делами в доме, да и газонокосилка тяжела для них.
Питт вернулся в дом лишь в девять вечера, когда затянутое дождевыми тучами небо ускорило наступление темноты. Он снял мокрую куртку, башмаки и сел в свое любимое кресло, не обращая внимания на промокший низ брюк.
Шарлотта занималась платьем Джемаймы. Заколов иголку так, чтобы сразу же найти ее, она отложила шитье в сторону и спросила, посерьезнев и глядя мужу в глаза:
— Что с тобой?
Томас хотел было промолчать или отговориться, но вдруг почувствовал необходимость поделиться с ней. Ему не хотелось одному принимать решение, а Шарлотте он полностью доверял. Мучительно подбирая слова, Питт рассказал ей все.
Она слушала не двигаясь и не отрывая от него взгляда, и ее руки впервые за весь вечер лежали неподвижно на коленях. Они не потянулись на этот раз ни за иголкой, ни за клубком шерсти.
— Что ты скажешь Драммонду? — спросила она, когда он наконец умолк.
— Не знаю. — Томас искал ответа на ее лице, словно она, а не он обладала большим опытом принятия важных решений. — Я не знаю, насколько глубоко он увяз в делах братства.
Шарлотта лишь на мгновение задумалась.
— Если ты не скажешь Драммонду, любое твое решение будет строиться на недоверии к нему.
— Нет, — решительно возразил Питт. — Нет, — снова повторил он. — Я поставлю его в такое положение, когда ему придется открыто не повиноваться «Кругу», если он хочет и дальше продолжать расследование дела Уимса так, как оно ведется сейчас. Возможно, Латимер невиновен в убийстве.
— А лишь в коррупции, не так ли? — не колеблясь добавила Шарлотта, сидя все в той же спокойной позе.
— Я не могу утверждать даже этого, — возразил Питт. — Можно судить лишь по фактам в материалах его расследований. В конце концов, это могут быть неверные оценки, случайные ошибки. Если кому-то вздумается меня проверить, то тоже можно будет найти немало поводов для критики, а то и выводов
Шарлотта не задумывалась над значением таких юридических понятий, как средства, возможности, орудие преступления, судебные доказательства, но зато хорошо разбиралась в мотивах, эмоциях и лжи — во всем том, что имело прямое отношение к состоянию человека.
— Чепуха, — решительно сказала она и улыбнулась, ласково посмотрев на мужа, и, не давая ему времени обидеться, добавила: — Старший инспектор Латимер погряз в коррупции, он продажный чиновник, и ты боишься, что Драммонд — тоже или же это ему вскорости грозит. Ты не можешь сделать за него выбор, Томас, и должен дать ему шанс самому сделать шаг в правильном направлении, какими бы ни были последствия.
— Они могут быть самыми ужасными. — Питт переменил позу в кресле, как бы сильнее вжавшись в него. — «Узкий круг» — это тайное общество, очень влиятельное и беспощадное в своих действиях. Они не умеют прощать.
— Ты восхищаешься ими?
— Не говори глупости. Я презираю их более, чем кого-либо. Они бесчестней убийцы или грабителя, ибо ловят и развращают умы, делают из тщеславных и глупых людей лжецов и совратителей. — Томас умолк, его внезапно ставший хриплым голос был резок, руки, лежавшие на коленях, сжались в кулаки от еле сдерживаемого гнева. Он смотрел на жену, на ее лицо с высокими скулами и нежным ртом, освещенное светом лампы. Она спокойно встретила его взгляд.
— Тебе не приходило в голову, что Мика Драммонд тоже может их ненавидеть, особенно когда узнает, кто они? — спросила она. — И, возможно, его ненависть будет куда сильней твоей, потому что они собираются опорочить его доброе имя.
— Возможно, — медленно произнес Питт, раздумывая.
— Тогда ты обязан предоставить ему возможность бороться с ними. — Шарлотта чуть наклонилась вперед. — Ты не можешь оградить его от этого и, я уверена, не должен даже пытаться. Я не сказала бы тебе спасибо, если бы ты отнял у меня последний шанс самой исправить ужасную ошибку, которую я по глупости совершила.
Питт нежно сжал ее руку.
— Хорошо. Можешь больше ничего не говорить, я все понял. Я скажу ему завтра.
Шарлотта легонько погладила мужа по лицу, глаза ее сияли. Больше ей ничего не надо было говорить.
Однако утром Питту не удалось исполнить свое намерение. Когда он пришел на Боу-стрит, его поразило то, что творилось перед участком и внутри. Еще на улице взволнованные полицейские передавали друг другу газеты, слышались раздраженные и гневные возгласы.
— Это возмутительно и нечестно! — заявил ему дежурный сержант, как только Питт вошел. Лицо его было красным от гнева.
— Чудовищно, меньше не скажешь! — подхватил констебль, державший перед собой газету. — Откровенный навет! Почему этим газетчикам все сходит с рук?
— Это заговор! — добавил второй с неподдельным гневом в голосе. — Они ополчились против нас еще с прошлого года, после уайтчепелских убийств.
— Не удивлюсь, если окажется, что за всем этим стоят анархисты, — добавил дежурный сержант.
— В чем дело? — наконец нашел возможность спросить Питт. От нетерпения он просто вырвал из рук констебля газету.