Сказ Про Иванушку-Дурачка. Закомуришка тридцатая
Шрифт:
– А-а-апчхи!
Аз вынул из пулеметной ленты второй патрон, вынул жубами пулю и жаложил ее жа щеку. Сыплю из гильзы порох во второе дуло – а ветром-то порох вдругоредь сдуло!
– А-а-апчхи!
– Иван! – в возмущении гундит мой Унутренний Гундечик – а он виноватых, чертей, на дух не переносит.
– Шо?
– Шо, шо! А-а-апчхи! Почему ты не можешь нормально засыпать порох в ружье?
– И-го-го!
– Почему, почему! Порох не того помола! А-а-апчхи!
– Шо ж делать, Ваньша? Шо ж делать? –
– Шо, шо! Как, как! – отвечаю ему сердито. – А вот так!
Тута я вешаю ружье на плече, достаю из-за пазухи пращу, заряжаю ее двумя пулями, вынутыми изо рта, да и приговариваю – а сам весь трепещу:
– И-эх, как пальну из пращи, так ващще трепещи! Ну шо, Гоша, как бы найти виноватого? Куды стрелять-то?
Унутренний Гундарий – а он, как уже было сказано, виноватых, чертей, на дух не переносит – отвечает:
– А вон видишь впереди куст чертополоха?
– И-го-го!
– Вижу неплохо! Да черт ли там?
– Черт ли, не черт, а все там, кому Богом положено! Стреляй в куст, пуля виноватого найдет, однозначно!
– Хорошо! – говорю. – Не всякая пуля в поле, иная и в куст, понимаешь! – и аз – р-р-раз! – и пиф-паф в куст из пращи! – Ну, куст, ващще трепещи!
– И-го-го!
– Ой, боже мой! Эй! Ай! Аб-броха! Уй, как мне плохо! Ну черт побери! – раздались истошные вопли.
Из-за зелененького кустика чертополоха выскочили поп Абросим в черненькой рясе и черт Кинстинктин в черной-пречерной форме бело-пребелогвардейца и с трехлинейкой в руке и принялись швидко улепетывать. Мне чуть самому не стало плохо!
А я пращу за пазуху сунул, вскричал: «Не пущу!», на кобылку вскочил, на её тридцать девятую пежинку, ту, що на хвосте, да и поскакал за улепетывающими в погоню. Да куды там: за спасающими жизть не ускакать, понимаешь!
Вот еду я, еду по широкому полю: день и ночь еду; славное оружжо – за спиною. Слушаю, как ветер, по выражению поэта (несомненно – Кюхельбекера), «звоном однотонным // Гудит-поет в стволы ружья». А в поле видны здесь и там желтые кости. Пегайла-то мне и-го-го... и-го-го... и го-го-говорит:
– И-го-го! И-го-го! Ваньша!
– О-го-го! Пегайла заго-го... заго-го... заго-го-говорила, ёшкина кошка! Пегасик, тебе чего-го?
– И-го-го! И-го-го! А вот чего-го: у меня лирический бзик! Эпиграмму вспомянула и имею охоту ея продекламировать!
– О-го-го! Что, твою? Что, твоя?
– И-го-го! И-го-го!
– Вот это о-го-го, Пегаша!
– Ш-ш-ша! Энтого ощо недоставало! – прошипел мой Внутренний Голосишша. – Ш-ш-ша!
– Пегаха, давай! – твердо изрек я. – Аз – го-голоден и жажду пищи: ежели не телесной, то хотя бы духовной, однозначно!
– И-го-го! И-го-го! Токма вот чего-го: я буду декламировать не корректно, а как придет
– Эпиграмму – не корректно? Энтого ощо недоставало! Ш-ш-ша! – прошипел мой Унутренний Голосишша – а он оплошавших, чертищ, на дух не переносит.
– Давай, давай, Пегаш-ш-ша! – твердо изрек я. – Неспеш-ш-ша! Аз жажду! Аз трепещу! Причем поневоле, ёшкина кошка!
– И-го-го! И-го-го! Ну так вот чего-го: «Иван трепещет поневоле: // Он видит старой битвы поле. // Вдали всё пусто; здесь и там // Желтеют кости; по холмам // Разбросаны колчаны, латы; // Где сбруя, где заржавый щит...».
– Вах, я же предупреждал, щ-щ-що энтого ощ-щ-що недоставало! – прошипел мой Унутриутробный Голосишша. – Ш-ш-ша!
– Вот спасибоньки, Пегасенька! Сеньк ю! Ух, какие замечательные вирши! – мягко изрек я. – Какой впечатляющий, бодрый реализьмус! Энто про меня и про наше поле! Кто сымпровизировал? Жуковский?
Пегайла оскорбилась и вмиг дара речи лишилась, зато мой Унутриутробный Голосишша – а он, как уже было сказано, оплошавших, чертищ, на дух не переносит – презрительно прошипел:
– Ш-ш-ша! Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не дурак! Лермонтова не определил, коркодил! Лапш-ш-ша! Гораздо больше такой большой поэзией надо увлекаться!
Пегайла оскорбленно хранила молчание, зато я презрительно прошипел моему Внутриутробному Голоску:
– Да цыц-ка ты, ня чуць ничога, ни гамани, Гоша!
Тутовона мой Внутриутробный Голосища – а его сам сатана пестовал – возвышает свой голосище:
– Ш-ш-ша! Умный бы ты был, Ивашка, человек, – кабы не дурак! Фиг с ней, с лошадкой и ее виршами! Надо пораскинуть умом вот о чем: нам бы лошадка ружье везла, а мы бы за ней по-пластунски ползли б! Неспеш-ш-ша, понимаешь!
– И-го-го!
– Ты это к чему, Гоша?
– А к тому! Чтой-то мне подсказывает, Иоанн, шо тебе сей же секунд следует слезть с лошади!
– И-го-го!
– Это еще зачем?
– Дабы не торчать как приторчень*, однозначно!
– А шо?
– А вдруг впереди – вторая засада, курица-помада?
– Ну и чё?
– Верь не верь, кавалерист – изумительная цель!
– Не бойсь ни фига: небось пронесет!
– Небось ни фига не пронесет! Лучше всё-таки предостеречься и слезть с лошади, однозначно!
– И-го-го!
– Да ты, Гошка, оказывается, трус, ёшкина кошка!
– Чтой-то мне подсказывает, Иоанн, шо ты – дурак, однозначно!
– И-го-го!
На эвто я своему Унутреннему Голоску отповедую:
– Да цыц-ка ты, ня чуць ничога, ни гамани, Го-го-го-гоша!
– На чужой спине тяжель* – не тяжелень*, однозначно! – бекнул Унутренний Бекаль и уго-гомонился.
А я с гордостью еду на своей лошадке, направо, налево поплевываю. Ах, хорошо! Решил плюнуть в само небо, глаза задрал, слюну в рот набрал – да и проглотил!