Сказания не лгут
Шрифт:
Отец в то утро решил ограничиться словесным вразумлением. Трудно сказать, что тяжелее. Хродерик не раз бивал сыновей, но всегда наедине, без свидетелей. Рука у него тяжёлая, а всё же Атанарих предпочёл бы увесистые тумаки, чем прилюдное наставление. Особо обидно, что при братце Хильперихе, который не принимал участия в той попойке только потому, что обольщал перезрелую крекскую матрону, мяукая под её дверьми слащавые песенки. И потому брат сейчас сидел, злорадно ухмыляясь, за столами рядом с воинами. А Атанарих принимал перед всеми позор.
Отец, разъяряясь, подлетел, вцепился в волосы, заставляя поднять голову и глядеть в побелевшие
– Или не знаешь: крексы рады вашей низости?! Она разъедает боевой дух венделлов, как ржавчина – висящий в безделье меч! Умрём мы, и крексы вас пинками прогонят, как бродячих псов!
Оттолкнул сына и выдохнул:
– Что скажешь?
Да что тут можно сказать?
– Мне стыдно, отец, – Атанариху стоило труда не опустить голову, а смотреть в глаза Хродерика. Главное, продолжить, даже если отец перебьёт. – Но пойми и меня. Хвала риху* Аллобиху, сыну Видимера, он держит в страхе врагов. Ты воспитывал меня, чтобы я был достойным славы предков. Ты обучил меня владеть копьём и мечом, и сам знаешь – в поединках я лучше многих юношей! И я хотел бы совершить дела, которые могут сравниться с твоими подвигами! Но вот уже сколько лет в королевстве царит мир…
Отец, хотевший было продолжить бранить нерадивого сына, остановился, вскинул бровь, склонив голову набок, поглядел на Атанариха и проворчал:
– Выучился болтать, как крекс…
Но щёки его стали бледнее. И метаться по залу прекратил. Атанарих, прижав руки к груди, словно молитвы богам возносил, страстно продолжил:
– Я вёл себя постыдно, отец, я виноват. Но… это не от того, что я уподобился изнеженным крексам. Здесь, – он особо выделил это слово голосом, и даже руками развел, показывая, что имеет ввиду не только родительский дом, но и всю Нарвенну, – мне нечего делать! Прошу, пошли меня на границы, или куда–нибудь ещё, где будет пригодно моё умение воина! И поверь, тебе больше не придётся стыдиться меня!
Это было сущей правдой. Ещё в детстве, слушая на пирах песни сказителей, Атанарих мечтал скорее вырасти, стать рядом с отцом под знамя короля Аллобиха. Но он не успел на свою войну.
А тут ещё Амалафрида назвала его юнцом. Небось, никто не называл юнцами пятнадцатилетнего Хродерика и его сверстников. И достойные девы не смеялись им в лицо, когда те тайком под столами хватали их за коленки. Но Амалафрида посмеялась, и, назвав его дитятей, пошла танцевать с Хильперихом. А потом, уйдя из пиршественной залы, сидела с ним на траве, сплетая пальцы. Слушала его болтовню, без устали хохоча старым, как мир, шуткам. Победи Атанарих хоть одного настоящего врага, а не сверстников на ристалище, разве посмела бы Амалафрида так разговаривать с ним?
– Гладко сказал, – Хродерик не успел скрыть довольную улыбку. И Атанарих вскинул голову, с мольбой глядя на него:
– Помоги мне, отец!
Тот сдвинул брови и бросил подчеркнуто сурово:
– Ступай!
А всё же было ясно – оттаял. Атанарих хотел уже обрадоваться, но отец закончил:
– Подумаю.
Значит, сомневался. А в таких случаях он советовался с матушкой.
Вечером Атанарих, прокравшись на крышу женской половины дома и притаившись у фенестры*, подслушивал разговор отца с матерью. Внутрь не заглядывал, боясь попасться на глаза. Да и не нужно было смотреть: по звучанию голосов и долетавшим словам легко представлялось, что происходит в покоях.
– Ведь ему всего лишь шестнадцатое лето! – мягко,
– Или ты предпочтёшь видеть своего любимчика неженкой и пьяницей, словно внука риха Аллобиха? – рычал отец.
– Да хранят нас Аирбе и Айвейс* от этой беды! – воскликнула Амаласунта. – Но всё же Атанарих поспешен в решениях и легко склоняется на сторону умеющего красно говорить.
Молчание. Попала в точку. Отец задумался. Небось, жуёт губами, шевелит длинными золотистыми усами, гоняет желваки на выбритых скулах. Проклятье! Значит, действительно считает его, Атанариха, ветрогоном. От этой мысли у юноши даже слёзы выступили. Но как мог он доказать родителям, что они не правы?
– Нельзя научиться ездить верхом, не сев на коня, Амаласунта, – вздохнул, наконец, Хродерик. – А сев верхом, не раз упадёшь, прежде чем выучишься.
Потом сказал тихо, ласково, упрашивая жену:
– Я думал, что уже потерял двух сыновей в этом проклятом крекском болоте. Ведь Хильперих вырос вовсе пустым человеком. Сегодня я узнал, что хотя бы младший не до конца увяз.
Атанарих судорожно втянул воздух сквозь сжатые губы. Дальше–то что?
– И ты посылаешь его на границу со свирепыми тацами*, где он может погибнуть? – в голосе матушки слышались слёзы. Хорошо, пусть плачет! Отца это всегда сердит. Вот, добилась: отец решительно рыкнул:
– Пусть он лучше погибнет, как мужчина, чем я буду видеть, как мои дети становятся ничтожествами без чести и доблести!
– Да, да, ты прав, Хродерик… – матушка вскочила, зашлёпала босыми ногами по комнате, – Прости глупую женщину…
Атанарих понимал, что она не согласна с отцом, но не спорит. Тянет время, ищет выход и боится перечить, чтобы отец окончательно не упёрся.
Ложе заскрипело – Хродерик тоже встал.
– Дай Атанариху хотя бы почувствовать, что значит быть воином!
– Пропадёт без пригляда! – охала матушка, мечась по покоям, но вдруг остановилась, щёлкнула пальцами. Что–то надумала! Сердце застывшего в ожидании Атанариха готово было выскочить из груди.
– А почему бы не попросить Басиана взять Атанариха с собой? Он собирается этой весной к фрейсам за мехами!
Отец некоторое время молчал. Потом произнёс не без издёвки:
– Значит, до этого ты ни в какую не хотела отправлять сына на границу с тацами? А теперь готова сунуть его прямо в пасть к хакам? К бешеным кобылам, которые расчленяют трупы? Греют ноги в распоротых животах рабов и, подбросив вверх младенцев, ловят их на свои копья? Что–то я мало понимаю твои помыслы, Амаласунта.
– Что–то я не заметила, чтобы Басиан вернулся оттуда с распоротым животом! – насмешливо отозвалась матушка.
Отец расхохотался, ударил в ладоши и плюхнулся назад на постель – кровать коротко крякнула под ним. Потянул к себе жену – ложе снова надсадно застонало.
– Хитра ты, Амаласунта. Басиан присмотрит за Атанарихом, чтобы тот не слишком бражничал и вообще, вёл себя разумно, – засмеялся Хродерик с явным облегчением. – Что же, будь по–твоему.
Хаки! Воительницы, свирепые, как всадники Кёмпе*! Атанарих снова впился зубами в руку – на сей раз, чтобы не закричать от радости, и стал молить Прях–Куннан*, чтобы они не переменили помыслы отца до утра. Даже мысль, что какой–то мужлан–крекс будет за ним присматривать, не могла отравить его радость…