Сказания о Гора-Рыбе. Допотопные хроники
Шрифт:
«Какого такого человека?», — заволновался Панкратий.
«Мёртвого да белого! — выпучив зенки, прошептал мальчишка. — Не наш он».
Сбежались скитники и видят: лежит под кустом рябины седой человек в такой рваной одёжке, будто она из одних дыр сшита. Лицом вниз лежит, точно мёртвый, а в плече у него кость вострая рыбья торчит, а под костью пятно кровавое. Дурак не заметит — кость-то в точности такая, какими старики их на небо отправлены были.
«Ох, гореть тебе в аду, убивец!», — кричат бабы и в сторону Большого камня кулаком грозят, будто видят, как злодей за соснами прячется.
Перевернули
«Шевелится он!», — кричит Фома, за старших прячась.
Пригляделись — и вправду дышит. Подхватили несчастного на руки и бегом в скит. Панкратий сыновьям своим приказал чужака к нему в дом нести, да скорее звать травницу Лукерью из береговых углежогов.
Уложили горемычного странника на полатях, сняли с него ветхие одежды, обмыли водою тело исхудалое. Тут и Лукерья Ильинична подоспела, осторожно вынула из плеча рыбью кость, отваром кровохлёбки рану умыла да лоскутами подорожник примотала. После того, бедолага раненый вроде как дышать ровнее стал. Глядит на него Лукерья внимательно и головой качает: «Знакомое лицо, — говорит, — а с кем схож понять не могу».
Как раз тут-то и застонал раненый, и глаза открыл. А глаза у него белые, будто рыбьи.
«Чей будешь, человек?», — пытают его скитники.
«Долго странствовал я, — еле шепчет раненый. — Теперь к дому отчему решил податься. Антипа Седого старший сын я, Петром звать. Где же батюшка мой, скажите, люди добрые?».
Опустили глаза скитники: «Батюшку твоего, Пётр Антипыч, неведомый злодей убил».
«Как же это!», — простонал странник и слёзы потекли по щекам его.
«А кто ж тебе такой подарок-то вручил?», — спрашивает его Лукерья и кость показывает.
Поглядел Пётр на кость и вздрогнул. «Огромный страшный унх за мной гнался, а я от него убежать не смог. Пырнул он меня остриём своим, да видать подумал, что насмерть убил. А не убил, оказывается. Вот как вышло».
«Ладно, — говорит Лукерья. — Лежи Пётр Антипыч, от беды оправляйся, а завтра поутру братья твои тебя в отчий дом перенесут».
Завалилось солнышко за калиновский берег, стало темно. Лишь факела по околице — охрана службу несёт.
Открыл среди ночи глаза Панкратий от того, что в рот ему тряпицу засунули, да так, что и не замычишь.
«Ну что, дед, — шепчет у него над ухом спасённый Пётр. — Теперь пришло время нам с тобой на берег прогуляться. Не зря мне сказал батюшка мой перед смертью, что ты один дорожку к рыбе-острову знаешь».
С виду худой да хилый взвалил Пётр Панкратия на плечо и шмыг за ворота. Ужом проскочил мимо охраны, да и не мудрено: охрана-то вовсе в другую сторону смотрела.
По камням между сосен спустился Пётр со своей ношей на берег. Огляделся. А уж после тряпку изо рта Панкратьева вынул.
«Давай, старче, зови рыбу свою, — шипит Пётр. — А коли не позовёшь, пойдёшь к старцам своим за компанию». Одной рукой злодей у горла Панкратьева вострую рыбью кость держит, а в другой факел полыхает.
«Не знаю я, зачем тебе большая рыба нужна, только не буду я звать её сюда, потому как зло от тебя, а я злу служить не буду», — говорит Панкратий, а сам понимает, что последний час его настал.
«Если бы ты знал дед, как меня твоя Рыба
«Убей меня лучше, а путь к Рыбе я тебе не покажу! — отвечает ему старец. — Видит Господь злодеяния твои и не даст тебе совершить больше, чем ты совершил уже».
«Тогда иди встречать Господа своего!», — закричал Пётр и замахнулся костью.
Только тут будто ветер по веткам пробежал и со стороны озера голос раздался: «Не трогай старца, Пётр. Не он тебе нужен, а я нужна».
Поворотился Пётр к озеру, а озера-то и не видно — Гора-Рыба перед ним стоит.
Кинул Пётр старца на камни, и бросился к Рыбе.
«Ах ты чёртово отродье! — кричит Пётр. — Я тебе сейчас припомню все мучения мои!». — «Ты сам их выбрал, — отвечает Гора-Рыба. — А уж коли выбрал, так смирись с судьбою».
Перепрыгнул Пётр на спину рыбью и стал факелом жечь все кусты и деревья, что на каменной спине её росли. Не прошло и минуты, как Гора-рыба превратилась в большой костёр. А злодею того и надо: «Я поджарю тебя, уродина!» — кричит он.
Горячо стало Рыбе, и поплыла она на середину озера, а злодей всё не успокоится — подобрался он к тому месту, где рыбий глаз был и вонзил в него факел горящий. Закричала Рыба от боли страшным голосом. Этот крик услышали птицы и снялись с веток, белки покинули свои дупла и разбежались, рыбы и большие и малые легли на дно и затаились. Гора-Рыба нырнула в глубину, чтобы потушить пожар, а вместе с ней и Пётр под воду ушёл. Чёрная злоба, что накопил он за многие годы, не отпускала его. Лишь оказавшись на дне озера, он понял, что не хватит ему дыхания, чтобы живым выплыть. Вдохнул он таватуйской воды, и пальцы его разжались. Всплыло его мёртвое тело на поверхность, а волна ночная к берегу его прибила.
Проснулись по утру скитники: ни старца Панкратия, ни сына блудного Петра Антиповича в доме нет. Бросились на берег, а там только мертвец на волне качается — в одной руке обломок факела, а в другой — кость рыбья. Признали Петра, а вот Панкрантия найти не смогли. Смутные мысли одолели поморов, будто бы сиротами они сделались. Смерть вокруг подступает, а мудрое слово сказать некому. Нет Панкратия, кому свой ум да мудрость приложить? Потому, наверное, и называют людей стадом Господним, что они будто овцы, без пастыря не ведают, куда идти.
Сказание о завете Панкратия Таватуйского
К вечеру другого дня ворвался в скит младший из семьи антиповой, Серёга Седой. Рассказал он, как на рыбалку шёл на мыс, да Панкратия убитого увидел. Бросились скитники на место указанное и увидели такую картину: тело старца Панкратия держит на руках здоровенный унх, по всем приметам тот самый, про которого Тришка Кабаков сказывал.
Мужики того унха сразу на мушку взяли. «Оставь старца, а сам отойди!», — кричат. Только унх будто не слышит их, головой водит из стороны в сторону, молится будто.