Сказания о недосказанном

Голобоков Николай

– Ух, гады, я вас, только попробуйте мне заболеть…

Это, как потом, оказалось, был для нас пенициллин, прививка против свиняче куриного гриппа, – панацея, которых тогда, и в помине не было. Ни в одной аптеке всего Крыма.

Проснулись рано, надо в школу собираться. А школа-то была в другой деревне, на центральной усадьбе. Вот нас на телеге возили, пять километров. И, вдруг, одевая штаны, я взял и чихнул. И дёрнула же меня нелёгкая, за нос…Гроза, сверкнула молния, гром, сейчас грянет и гром…Мы, оба поняли, что теперь уж не сдобровать. Мама схватила… ах её лозина,

она оставила её где-то и теперь и, и, теперь нечем нас воспитывать. Но вот она, где её черти принесли, эту качалку, тесто ею уже, пышки нам на завтрак с молочком готовила. Автоматически, хотела пустить её в работу и, когда поняла, спасибо Толику, что и за качалку её могут устроить, на пустые хлопоты в казённый дом, так величали в нашей деревне тюрьму.

Мама села на табуретку, заплакала, подняла качалку как боевое знамя, спасительное, как последняя надежда как мгновеннодействующую панацею для её хлопчиков. Она нахмурила брови, свела их к переносице и, только как гимн, как «клятву Горациев», в картине художника древнего, как спасительное заклинание, повторяла милые слова песни…реквиема только попробуйте гады, хоть один, хоть один раз кашлянуть, откашляетесь, на веки.

Мы сидели, как?

Ну как, да как, мы могли сидеть, и не дышать, и не мур – мур, как мама сказала. Сидеть, на чём? Сидеть. Всё там щипало и горело от вчерашней учёбы. Да ещё и не кашлять и не дай Бог чихнуть.

***

Что такое психотерапия?

Что такое страх вообще.

Кто такие Ангелы-Хранители и сам Дедушка Бог?

Конечно.

Они нам помогли.

Кто?

Потом. Много прошло времени. Я понял. Да, Они помогли.

*

Отчим пришёл, когда мы уже одевались. Транспорт, – две лошадиные силы, два хомута и одно дышло, нас не будут ждать. Нужно в школу добираться.

Отчим, и раньше говорил и сейчас сказал.

– А знаете хлопцы, мы на фронте и зимой плавали и, и, никто никогда не болел.

– Но вот, в сорок пятом, после войны, пришли домой, сколько заболеваний, раненых, забинтованных, и, странно, много было со смертельным исходом…

– Вот вам и психотерапия. Вот вам СТРАХ, который, и перекрыл все дороги лозинкою, которую вы боялись так, что могли бы и штанишки, того, замарать. Ничего, хлопцы, и не такое бывает. Вы не расслабляйтесь. Воон, ещё у вашей мамы и другой стимулятор. Он показал нам от уздечки ремень, которым мама иногда и коровку, нашу кормилицу, поднимала утром на дойку утреннюю, в четыре часа. Но, у неё, кормилицы нашей, шкура потолще, покрепче, не то, что у нас.

***

А ведь правда, Ангелы говорят, кому уготовано в огне сгореть, тот и в проруби не утонет.

… Не судьба.

Ча. Пе.

киносценарий

На дороге валяются три дорогие вещи… и никому они не нужны. Странно. А ведь им цены нет.

И надо же быть такому. Мопед. Да за него можно было бы бутылку взять. Но он был такой. А теперь вот лежит, колёса восьмёркой, спицы врассыпную – по дороге, все в кусты разлетелись. Да, мотор.

Единственное, что уцелело, но он, правда, не заводился и раньше, когда

его хозяин, владелец недвижимый, недвижимой, недвижимости, бывал почти трезвый, лежал с ним рядом, держался судорожно за руль, правда уже выгнутый, как у вепря клыки, выкручивал рукоятку газа до упора, бежал рысцой, от Кладбищенской улицы, потом – Подгорной и, потом до самой чебуречной. Мотор был, а кому он теперь такой нужен. Если бы это был мотор *хаммера*, или хотя бы *белоруся*…

А вот что ещё самое ещё ценное…двое пьяных. Не имеют цены. Они и даром ни кому не нужны. Бесценные, даже собственные жёны, бывшие, правда, не всегда встречали хлебом – солью, со слезами радости на глазах… и, фингалами, когда то этих любимых глаз.

И вот лежат себе, валяются на дороге. Три бесценные вещи,– мопед, теперь уже бывший, и двое пьяных. Царапины, ссадины на локтях, на физиономии, Содраны начисто синий, и розовые, с фиолетовым оттенком – носы.

Лежали тихо – мирно, теперь пытаются встать. Не могут. Силёнок хватило, только на то, что бы сесть кое-как. Очумело смотрят ненавидящими глазами, друг на друга. Их покачивает, они ещё еедут…

Очухались немного. Вылупили глаза, как на новые ворота. Синий ободранный нос, смачно икает и закрывает глаза. Смотрит на ободранный нос, с фиолетовыми разводами своего коллегу, участника, почти… гонка щенка и поросёнка.

– Ты это чего на меня вылупился?!

– А ты чо на меня икаешь?!

– Кум, у тебя ничего ннет ппоохмелицца? А, аа?

Закрыл глаза, икнул. Затих. Голова упала, на когда то натренированную вилами и лопатой грудь. И, и запел:

– А ппиава нет, а пива нет, а пиво есть, не надо пива, не надо пива…

– Я буду криво, буудду, яаа. А буду вам я брызгать крииво…

– Швооолоочь, шволошь. Шють не угробил меня. А ещё и кум. Мать, ттвою! А вино жалко, бутылку тыыы, разбил?! Ззаараазза!

И снова запел.

– Ах, Ркацители, ой ркацители, эх, чтобы зубы, оой не болели…

Ух, Ркацители, ах, ркацители, были зубы – ох,улетели.

– Помнишь? Помнишь. Мне нада счас снять стряяясс! Нету, говоришь!

–Я тебя, гад сниму штаны… Нету?! Жлоб! Я тебе дам, нету. Где спрятал бутылку!

– Махнул рукой, как саблей на лютого врага. Голову снести, или хотя бы съездить по физиономии водителя, бывшего водилы, бывшего теперь уже, мопеда.

Не рассчитал угол атаки, не рассчитал боковой ветер, скорость его… Уупали, оба…

Турбулентность!

– Тты шофёр хренов, водитель кобылы дохлой, пьяный ггад. Не мог руль, того, держать! Убью, харя пьяная. Задремал… За рулём, на такой скорости!

Подошёл первый зевака. Бывший колхозный бригадир, по совместительству, агитатор – распространитель лотерейных билетов.

– Ребята, сообразим на троих?!

Один из лежавщих обнаружил, что у него одна рука плавает в луже. Пошлёпал. Уударил, широким жестом трудовой ладони…

– Эх, где моя тельняшка. Не могу жить без моря! Пошлёпал ещё по водице – мутная жижа, брызнула в лицо. Он старательно потёр её, по всей своей благородной когда – то, личности морского волка, называлось же оно, когда то – ли цоо…