Сказка Востока
Шрифт:
Он стремительно вошел в тронный зал. Толпа важных людей, все склонились в подобострастном молчании.
— Скоро, — как перед армейским строем закричал Малцаг, — прибудет его величество султан Фарадж. А пока вы все, как положено, исполняйте свои обязанности. И никаких вольностей — это приказ! — жестом он указал всем на выход.
Когда эмир Красный Малцаг остался один, он, как на поле боя, напряженно огляделся вокруг, вслушался; обладая острым нюхом, несколько раз глубоко вздохнул, и до того противный аромат, словно пыльца ядовитой амброзии, стал чихать. А придя в себя после этих кратких, резких мук, он явственно уловил этот вечный, величавый, мерзкий дух власти. Тронный зал султана Египта — это не блестящий временный шатер табунщика Тамерлана, это тысячелетняя,
С утайкой, искоса и вскользь посматривал Малцаг не раз на всесильный золотой трон. И хотелось сесть, навсегда сесть на это высокое, важное, завораживающе красивое возвышение, да какое-то внутреннее чутье сдерживало его от поступка. Чисто инстинктивно он представлял, что этот трон — настоящий помост, место для казни, где выносят приговор не только другим, но в конце концов и себе.
Поразмыслив, Малцаг еще раз посмотрел на этот вечный трон с некоторой надменностью, даже с иронией. И не как прежде воссесть, а из любопытства захотелось ему попробовать это жуткое место. Вбежал он по ступенькам, сел. Боже! Как неудобно: снизу что-то подпирает — видимо, для того, чтобы выше казаться; спину давит — дабы грацию и стать держать, а подлокотники из слоновой кости противно гладки — это цари за свой трон до потливости в руках навечно пытались ухватиться и никого к себе не подпускали, кроме как лизоблюдов, которые до блеска вылизали золотые ступени. И как все это высоко, что даже зоркий глаз Малцага еле различает замысловатые узоры на сказочном ковре. Да это не сказка, это быль, ибо в сказке конец счастливый, а в жизни иной. И ничего в этом странного нет, странно в этом мире только то, что новый человек родился, а то, что кто-то умер — это ожидаемый удел, и всех это ждет, но не все об этом помнят. А взгляд Малцага уперся в ковер, отуманился, и кажется ему, что неспроста узоры на ковре. В них этот затаенный божественный посыл, чтобы султан не забылся, помнил о грядущем, но как это помнить и читать, если постоянно на самых важных узловых местах ковра кто-то постоянно стоит на коленях. Как сейчас. Малцаг протер глаза, вскочил:
— Хаджиб, мой брат Хаджиб, как ты смеешь так пасть?
— Здесь все, кроме единого, так обязаны стоять.
— Ну, только не передо мной, — звонок и чист голос Малцага, он уже стремительно шел к мамлюку, с желанием по-воински обнять, как резко остановился. — Постой, — поднял он руки, — они от трона грязны. Воды! — как хозяин крикнул он, и, лишь обмыв руки, крепко обнял тюрка. — Как я рад, как я рад тебя живым видеть! Как ты в плен попал?
— Малцаг, средь нас был предатель. Меня ждали, попал в западню, — тут он пустил слезу. — Смерти я не боюсь, мы воины, но то, откуда ты меня вытащил, — ад! Ты спас нас всех, и я думаю, — тут Хаджиб замолчал, опустил взгляд, но Малцаг все понял.
— Ха-ха-ха! — залился он искренним смехом. — Ты думаешь, я на трон зарюсь? Никогда. Я не для этого рожден. Я жажду свободы, — он заходил по узорам ковра, ему казалось, что он все видит, все понимает, и, словно читая по этим знакам, он медленно, буквально по слогам выдал: — Если султан Фарадж даст мне какую-либо воинскую должность, то я буду счастлив и спокоен. У меня теперь тоже семья.
Хаджиб на это ничего не ответил, лишь тяжело вздохнул. А Малцаг, считая это дело решенным, продолжал:
— Теперь нам следует выехать навстречу султану и торжественно возвести его на этот трон.
— Нет,
— Ты это брось, — до боли сжал Малцаг руку Хаджиба, — я клятву дал, а ты встречай султана Фараджа.
Как только эмир Хаджиб ушел, Малцагу доложили, что на прием рвется много военных людей, в том числе и духовные лидеры.
— Передай всем, — сказал Малцаг, — скоро прибудет султан. А пока приведите Бочека.
Вот этого коленопреклонения Малцаг жаждал всей душой. И он прилично продержал купца, пока сам к нему не подошел, слегка помог встать, при этом фамильярно потрогал оплывшие бока.
— А ты не очень-то и похудел, — съязвил кавказец, — видать рано я тебя из подземелья достал, — он ущипнул его в неприличное место. — Ну что, рассказывай, ты-то как угодил в немилость? Вроде всех правителей подкупил.
— В том-то и дело, — тяжело дыша, встал Бочек, боязливо, недоверчиво поглядывая на кавказца, — всем помогаю, это участь богатых людей. Вот и Фараджу помог, за это чуть. — он замолчал, тень пробежала по его обвислому, блеклому лицу. — Спасибо, Малцаг, вовек не забуду. Прости меня.
— Постой, постой, — оборвал его причитания эмир. — С какой стати ты Фараджу помогал? Ведь, как я знаю, ты новую власть сюда поддержать приехал?
— Власть и политика меня не интересуют.
— Тогда что? — изменился тон эмира, стал сух и тверд. — Говори, как есть. Соврешь, обратно упрячу… ты знаешь, я этого хочу, ты заслужил. Говори.
— Скажу, — совсем обмяк купец. На его размер халат не нашли, в обтяжку, так что все выпирает, свисает огромный живот. — Тамерлан послал, к обоим.
— Чтобы перегрызлись и ослабли? — додумывает Малцаг.
— Наверное, — тих голос купца.
— Так, получается, что Тамерлан не тот правитель, которого ты можешь купить, а, наоборот, он тебя подкупает.
— Тамерлан баснословно богат. А после Индии весь мир купит, — когда речь зашла о деньгах, глаза купца заметно оживились. — Ты слышал об алмазе махараджей? Теперь «Рубин Тимура» он этот камень назвал. Я видел — чудо, с мой кулак.
— Меня это «чудо» не интересует, — грубо перебил Малцаг. — И этот подонок еще свое получит… впрочем, вначале я рассчитаюсь с тобой, хе-хе, — вновь ухмылка на его лице. — Ты мои пятки помнишь? Показать?
— Мстить собрался? Мсти! — некие нотки вызова в тоне купца. — Но вначале, будь добр, как бывший раб, выслушай раба, — тяжело ему стало говорить, видно, ком горечи подкатил к горлу, увлажнились глаза. — Вот в таком возрасте, — он провел рукой у колен, — на моих глазах варвары вырезали всю семью, и я попал в рабство. С тех пор не то что в пятки, а во все дырки моего тела каждый день совали мерзкую мужскую плоть. Я вынес, выглотал, вылизал путь к своему богатству. Ты не знаешь, что я пережил, но дрянью я не стал, и пример тому хотя бы один: я и ты знаем, что твой земляк Молла Несарт упросил главного евнуха Тамерлана не кастрировать тебя вопреки указу. Я эту тайну сохранил и буду хранить, потому что знаю, что такое рабство, тем более кастрат, — он уже уверенно держится, смотрит прямо в глаза Малцага. — А говорю так, потому что знаю, ты благородных кровей, а иначе сидел бы ныне вон там, — он кивком указал на трон и, чуть погодя, добавил: — Вообще-то ты прав — гиблое место, и не лезь — эшафот из костей.
Бочек еще о чем-то говорил, но Малцаг его уже не слушал, он мысленно куда-то улетел, оказывается, в свое прошлое, и об этом вопрос:
— Молла Несарт меня не раз спасал. А где он сейчас?
— На юге Кавказа, в Тебризе. Там правит сын Тамерлана придурок Мираншах. А Молла при нем важный чин, а больше какой-то обсерваторией занимается, все на небе счастье выискивает, раз на земле нет, — вдруг он резко спросил: — Ты меня отпустишь?
— Отпущу, — погрустнел почему-то Малцаг, — только один вопрос, — он заходил по ковру, как бы обходя знаки, встал, в упор глянул на купца. — Ты столько насилия сам пережил, а на этом же разврате империю возвел?