Сказка Востока

Ибрагимов Канта

В этом размышлении он пребывает довольно долго, пока нукер Сурхо на нахском не доложил:

— К тебе просится какой-то грузин, — и после паузы: — купец.

При слове «грузин» екнуло сердце Малцага, он вспомнил азнаура Тамарзо, а вот «купец» — это настораживало: грузины — не торгаши.

Ларец спрятали, посетителя пригласили. Это был крепкий, смуглый, коренастый мужчина, по виду точно купец, а по одежде курд или иранец, но никак не кавказец. Тем не менее Малцаг для приличия стал задавать наводящие вопросы на грузинском, и тут выяснилось, что купец еле на нем говорит.

— Почему ты врешь? — в упор спросил Малцаг.

—

Ложь несет душе и телу бесконечные мучения, — продекламировал на грузинском пришелец.

— О, ты знаешь поэзию Шота Руставели?! — улыбнулся Малцаг.

— Шадома знает, — был ответ, от которого эмир встрепенулся.

— Где она? — будто купец виновен, надвинулся грозой Малцаг.

— В гареме эмира Сабука. Говорят, бедствует.

— Кто говорит? Где именно?

— Мой двоюродный брат — евнух у Сабука.

Услышанному Малцаг не верить не может, — Шота Руставели — гарант. Вместе с тем на Востоке столько нюансов, что всегда надо быть начеку.

— Хм, — хладнокровным пытается быть хозяин. — С каких пор евнухи разглашают вести из гарема?

— Мир тесен, эмир Красный Малцаг, — склонился в почтении купец. — Отец Шадомы, достопочтенный визирь Грузии Ат-чарой, — наш родственник.

— Сколько ты хочешь? — теперь со спокойствием вспомнил Малцаг спрятанный ларец.

— Хромой Тимур, а еще более его придурок сынок Мираншах, что теперь безумствует у нас, разорили нашу страну, мое дело и почти полностью истребили мою семью.

— Ты хочешь, чтобы я повел войско на Тебриз?

— Хм, — жалостливая ухмылка на лице купца. — У Мираншаха в Тебризе сорок тысяч войск. Недалече Тамерлан — еще двести тысяч. Их никто не одолеет, кроме Бога, — потаенная мечта застыла в глазах пришельца. — Надо выживать и ждать.

Словно этого ждут, надолго замолчали, первым не сдержался Малцаг:

— Как помочь Шадоме?

— Не знаю, это почти невозможно.

— А если провести тысячу моих гвардейцев и на дом Сабука напасть?

— Как? — развел руками пришелец. — Да и Сабук в замке, что в центре Тебриза. Ни тысяча, ни десять тысяч туда просто так не дойдут. А если и дойдут, — он тяжело вздохнул, — там столько этих варваров — еле кормим.

— А деньги? — теперь Малцаг с теплой надежной вспоминает ларец.

— Даже не знаю, — совсем опечален пришелец. — Что мог, я сделал, — он всем своим видом показывает, что хочет уйти.

— А «Сказка Востока» в Тебризе есть? — теперь эмир не отстает от него.

— Есть, — тихо выдал купец. — А при чем тут «Сказка Востока»? — и, видя, что мамлюк о чем-то задумался: — Это проклятое место, там завсегдатай — безумный Мираншах.

— Проведешь меня в Тебриз? Заплачу! — вдруг выпалил Малцаг.

— Гм, — недовольно произнес пришелец. — Тимуриды всем внушили, что если иранец, то падок на деньги.

— Извини, — сухо произнес Малцаг, — но я должен как-то помочь Шадоме.

— Всевышний сказал, — как в молитве вознес руки пришелец, — «Сколько раз небольшой отряд побеждал многочисленный с соизволения Аллаха! Поистине, Аллах — с терпеливыми». ^[133]Я проведу тебя в Тебриз, а там, как Всевышний рассудит.

Пришелец действительно оказался купцом. Даже в военные времена торговля ни на миг не прекращается: люди хотят жить. В отличие от Бочека этот купец имеет каноны: он не торгует рабами, всяким опьяняющим зельем и вином. Правда,

в Мосул из щедрого виноградниками окрестностей озера Урмия он привез виноградное сусло (пусть делают вино, а лучше шербет). Но главный его товар — это добываемый армянами розовый мрамор и еще древесина кавказского кедра. Обратно он намерен увезти многое, что связано с судоходством. Из Персидского залива по Тигру приплывают лодки и даже небольшие корабли, здесь индийские и китайские пряности, африканский кофе и цейлонский чай, местный хлопок и привозной шелк, еще всякие мелочи и сувениры, а главное, что является основной статьей дохода, — это оливковое масло и священная вонючая грязь из болот Верхнего Заба. Как ни странно, эта грязь, как лечебное средство суставов, применяется в «Сказке Востока», там же из нее делают ароматические вещества и даже мыло. (Так что купец Бочек всюду партнер.)

Пока иранец занимался торговыми операциями, Малцаг обустраивал свои личные дела. Как и в прежние времена, он послал депешу в Каир султану Фараджу предоставить ему свободное время (по-современному — отпуск) в связи с семейными делами. Свои обязанности он возложил на своего нукера земляка Сурхо. Как и советовал иранский купец, Малцаг от всех (кроме Сурхо) скрывал свои помыслы.

Через неделю засобирались в путь. Малцаг, думая, что все будет как в Измире, облачился в уже привычный шикарный костюм мамлюкского эмира.

— Да ты что! — вскричал купец. — У первого поста тюрки растерзают.

Решили, что Малцаг — торговый партнер иранца.

— Нет, — постановил иранец, критически осмотрев Малцага-купца, — кавказцам торговля не к лицу. — И после долгих раздумий и примерок костюма решил: — С твоим ростом, носом, без ушей, с такими волосами — только одно: странствующий дервиш, ^[134]— а когда увидел ларец Малцага, произнес со свистом: — О-о! Очень богатый дервиш, но эту «грязь» запрячем в грязь. А впрочем, что ни говори, деньги в Тебризе полезней гвардейцев.

Малцаг думал, что за много дней он умрет от скуки с этим торговцем. Оказалось, что иранский купец был человеком глубоко просвещенным и очень интересным.

— Вот мы проходим мимо древних развалин Ниневии, — как путеводитель-экскурсовод рассказывает купец. — Калаха и Ниневия — столицы Ассирии и Месопотамии. А до этого здесь, в руслах Тигра и Евфрата, три тысячи лет назад возникли древнейшие государства Шумер и Аккад. Здесь, в Двуречье, был Древний Вавилон. Здесь возникло, пожалуй, первое литературное творчество, устное, а письменность, клинопись, впервые изобрели шумеры. То, что веками приписывается Торе, Библии и Корану, появилось задолго в древнешумерской литературе. Так, миф о сотворении мира есть в «Энум элише», братоубийство сыновей Адама, кораническое, или Каин и Авель, библейское, есть в поэме «Эмеш и Энтен» как борьба между земледельцем и скотоводом. Но наиболее выдающимся литературным памятником является «Поэма о Гильгамеше», ^[135]в которой уже есть главы о сотворении человека, грехопадении, всемирном потопе. В этой поэме с большой художественной силой поставлен вопрос о смысле жизни, неизбежности смерти человека и отмечено, что блаженство в загробной жизни дается лишь тому, кто правдой жил на свете и верен был богам. Так это было в древности, — продолжает свой рассказ купец. — Однако и сейчас наша земля не оскудела: