Сказка Востока
Шрифт:
С самого отрочества, если не с детства, Малцаг по воле судьбы владел лишь одним — оружием. Он не имел дома, не помнил семьи, у него не было привязанности к очагу, после гибели брата — азнаура Тамарзо — у него только один друг, и то временный, — это конь под ним; бурка и седло — крыша над головой и покой сна у изголовья.
Будучи воином, он, до пленения, всегда пребывал на войне, а там, где война, там всегда масса беженцев. Эту категорию людей он не то чтобы не признавал, он их даже не замечал, а если видел средь беженцев мужчину, тем более молодого человека, способного сражаться, то презирал, порою попрекал и оскорблял. А если кто из таковых начинал ему возражать, тем более огрызаться, он поучал плетью, а при малейшем противлении
А почему они бегут? Потому что пришли варвары с азиатских пустынь и выгнали их. А что их ждет на чужбине? Это читается в их глазах. Об этом расскажет литература, а истории это не интересно, ведь история человечества — это история войн. И с этим трудно не согласиться. Налицо противоречия с тем, о чем было ранее сказано. Такова жизнь, полная абсурда. Значит должна быть и история, и литература. Истина где-то посередине и читатель сам должен ее определить, помня, что «сказка — ложь, да в ней намек».
Именно намек получил и наш герой Малцаг. Он на корабле прибыл в Бейрут и там провел три дня. За это время он ничего не делал, только спал, ел, общался с доктором Сакрелом. Что касается жены, Седы, то Малцаг понял: она по нему страшно скучала, каждую ночь, прилипая к нему, как ребенок, тихо плакала и все повторяла: «Здесь хорошо, но поговорить на родном не с кем. Когда поедем домой?» «Где этот «дом»? — сам себя спрашивал Малцаг. — Отныне здесь, — пытался он сделать вывод.
Но это никак не вписывалось в его мироощущение, он никак не мог представить свою жизнь в этой стороне и как бы в унисон с его мнениями Седа выдала:
— Здесь так жарко, лишь камень и песок. Пыль в зубах. Ты меня здесь вновь одну оставишь?
Этот вопрос болезненно затронул какие-то давно позабытые струнки, душу всколыхнул. Нет, он не может рядом с юной и красивой женой сидеть, былой славе предаваться. Он воин, он ответственен за северные территории древней страны. Да и это не главное, главное — его зовет Шадома, она в какой-то беде, нуждается в нем, зовет. И упрашивали Малцага хотя бы неделю в кругу родных побыть, но он через три дня засобирался в путь, и, когда уже расставались, доктор Сакрел твердо сказал:
— Малцаг, как доктор и как родной человек, намекну: ты скоро станешь отцом. Впредь имей это в виду.
Если бы Сакрел сообщил об этом иначе, мол, Седа ребенка ждет иль еще как, то Малцаг, может, так и не взволновался бы.
А доктор Сакрел то ли намеренно, то ли случайно именно его обременил отцовством, и это как-то странно Малцага задело. Уплывая от Бейрута на север, он уже думал не только о Шадоме, но и о Седе, про себя отмечая, как она за время его отсутствия повзрослела, выросла и округлилась, и разговоры стала странные вести: об очаге, о чужбине. «Неужто в ней проснулся материнский инстинкт?» — думал Малцаг, и на том же самом стал ловить и себя, с каждым днем все больше и больше ощущая, что он не тот свободный воин-мамлюк, что жаждал победы любой ценой под Каиром, и тем более не тот безрассудный дерзновенный мальчишка, что сломя голову несся напролом к Тимуру
Вот отчего все внутри перевернулось, и Малцаг теперь иначе смотрит на войну и мир, на смелых воинов и стойких отцов семейств. Что легче и что важнее — не понять. Однако Малцаг еще только воин, и он, ступив вновь на берег в районе Латаки, встретился со своей гвардией. Здесь же северный сирийский гарнизон мамлюков, состоящий из трех тысяч всадников.
Назвать этот сброд армией никак нельзя. Это остатки от двадцатипятитысячного корпуса, которые три года назад были разбиты под Мосулом передовыми отрядами Тамерлана. Уступив северный Ирак, мамлюки ретировались в сирийский город Алеппо, и здесь их атаковали другие тюрки-османы — армия Баязита.
Остатки северной армии мамлюков обосновались на сирийском побережье Средиземного моря. Это не регулярные войска, а орава полубандитов, которые, применяя силу оружия, промышляют в близлежащих портах, на караванных путях. Они готовы служить любому, кто заплатит больше и быстрей. И дело дошло до того, что Дамаск и почти вся Сирия, которые находятся у них с тыла, платит дань и османам, и тимуридам. Багдад, а значит и Ирак откупаются перед Тебризом.
Прибыв на север Сирии, Малцаг вначале думал лишь об одном: где Шадома и как ее спасти? Он считал, что с вымуштрованной личной гвардией в тысячу всадников он сможет легко маневрировать в любой местности и справиться с этой задачей.
Тем более что задействована его личная разведка, подключен купец Бочек и даже доктор Сакрел использует свои связи.
Время идет, а где Шадома — неясно. Правда, поступает порой противоречивая информация — то ее уже нет, то она в покоях сына Тимура хана Мираншаха, то в каком-то гареме, то вовсе бежала в Грузию. И в это время приходит депеша из Каира, султан Фарадж, видать, уже освоился в Каире, навел там порядок и стал беспокоиться о северных территориях, требует, чтобы эмир Красный Малцаг вернул под контроль Египта весь север вплоть до их общей родины Кавказа. С этой целью он наделяет Малцага дополнительными полномочиями и высылает на помощь десять тысяч мамлюков.
Даже не зная султана Фараджа, лишь от одного этого указа колеблющемуся Малцагу нужно было бежать. Но куда бежать? Если впереди, вплоть до родного Кавказа, оккупанты-враги и там где-то любимая Шадома. А уйти от мамлюков, оставив на их территории жену, тоже невозможно. И, скорее всего, Малцаг с трудами Катада [131]не знаком, да из своей практики уже знает, что «Ум и порядочность у власти — довольно исключительное событие».
В то же время сам Малцаг не осознает, что и он в данный момент наделен огромной властью. Правда, эта власть распространяется не далее гвардии, и в подтверждение этого выясняется, что эмир северных территорий (это тот, под командой которого три тысячи разболтанных мамлюков) новоявленного султана Фараджа и тем более нового наместника с его «жалкой» тысячей воинов не признает. Однако, учитывая воинский опыт и авторитет эмира Красного Малцага, ему с восточной деликатностью предлагают явиться на милость правителя с поклоном, и тогда он будет назначен первым визирем Сирии и Палестины, а в дальнейшем и Египет станет под их объединенный контроль.
За время египетской кампании поднаторевший в дипломатии Малцаг понял, к чему это может привести, и первым делом посла с письмом арестовал, отправил для разбора в Каир, а сам, почувствовав знакомую стихию, взялся за воинское дело. Его разведка уже следила за лагерем северных мамлюков. Это армия пораженцев, никакой дисциплины: сброд и шатания.
Внезапным ночным маневром Малцаг окружил лагерь сепаратистов. Думая о численном превосходстве, те хотели было оказать отпор, но туча огненных стрел озарила небо, а потом возник пожар на земле, следом атака.