Сказки Рускалы. Василиса
Шрифт:
— Досада не настоящая была, я предупредить пыталась.
— Спасибо, — Кощей то ли впрямь благодарил, то ли издевался.
— Чего делать-то?
Вопрос разбойника остался без ответа. Дверь отворилась, впуская пыль, и через порог ступила гадалка. Настоящая Досада выглядела куда хуже куклы на поляне. Исхудавшая, с заплывшими глазами, она еле перебирала копытами по каменному полу. От белой шерсти и памяти не осталось, в тусклом свете шуба выглядела страшно — грязь да колтуны. Следом стражники зашвырнули в коморку почти бездыханное тело. Ярушка… Бросилась к другу, но со связанными руками шибко не разгуляешься. Глядела
— Ярка, миленький.
— Не в себе он, почти насмерть забили, — Досада опустилась на пол, прижавшись к стене. — Все пытали, где тебя искать.
— Ярка… — слезы катились по щекам, падая на грудь кузнеца. Я обернулась к чертовке, отрывисто глотая душный воздух, чтобы заговорить. — Как он тут очутился?
Она не ответила. Махнула взглядом и глаза опустила. Ладони чувствовали слабые толчки Яркиного сердца, глаза закрывались. Загаженная коморка терялась в тонкой дреме, щека переставала ощущать стылый камень и колючую солому. Друзья замолчали. Наверное, они тоже готовы принять новый поворот, ведущий в тупик.
Понять, что значит безысходность, можно только однажды. Когда надежда сгорела над пламенем беды, уже не хочется кричать, бежать, искать выход… Не хочется ничего. Липкий страх остается потом на коже, высыхают слезы, и ты засыпаешь, как замерзший путник в холодном лесу. Спокойно, безмятежно, в последний раз.
Проснуться все же пришлось, да еще и с ощущением невыносимой горечи от того, что надежды на легкую смерть не оправдались. Руки по-прежнему лежали на груди Яра. Боялась потерять отрывистое дыхание милого. Казалось, будто от меня зависит слабая искра жизни в его теле. Сама не знаю откуда, но точно знала — Ярка умирает.
— Спят? — цепи Кощея брякнули вслед словам.
— Спят, — разбойник тихо прошелся по темнице.
— Яга поняла, что беда случилась. Чую, как заклятьями силы мне пытается прибавить, но эти оковы проклятые… Она скорее в лепешку расшибется.
— Совсем не выходит?
— Жалкие крохи, друже. Будто на дно кружки воды плеснули.
— А ежели поднатужиться?
— Можно, пожалуй, — после раздумий неуверенно согласился Бессмертный. — Тут другая беда.
— Что еще?
— Хворый этот, — колдун явно говорил о Ярке. — Не жилец парень, а ведьма его не бросит. Вот и думай, Соловушка, ежели я цепи оборву да дверь снесу, кто этого бугая на себе потащит?
— Кто бы ни потащил, далеко не уйдем. Его бы подлечить.
— Выбор невелик, — тяжелый вздох, и Кощей снова замолчал. — Можно поправить молодцу здоровье или освободить меня.
— Чтоб у Кышека, черта поганого, глаза лопнули! — громко выругался Соловей.
— Ты бы потише ему здоровья желал, — подала голос Досада. — Хотя… уже все равно.
Грудь кузнеца резко вздыбилась, я дернулась и схватилась за изодранную рубаху. Друг зашелся в кашле, не открывая глаз. Лицо побелело, черные круги выступили под веками, синюшные, распухшие губы отчаянно кривились, он извивался, бился на полу.
— Кощей, помоги, — от страха только шипеть могла, горло сковало.
Плевать на все, плевать сотню раз! Без конца повторяла имя любимого, боялась, случится страшное. Смерть подошла к Яру так близко, что я чувствовала ее запах,
— Помоги… — еще раз попросила я.
— Ведьма, умрет или он, или все мы.
Яра выворачивало в агонии.
— Ты бессмертный, ты не умрешь. Мы выберемся отсюда — я знаю. Знаю! Помоги!
— Соловей, что скажешь? — колдун напряженно уставился на друга.
— Ничего не скажу, — разбойника неслабо трясло от волнения, он замотал головой и отвернулся.
— Подойди, ведьма.
Не вставая, поползла к колдуну, сдирая колени в кровь о камни. Штаны давно превратились в рваное тряпье, как и мое сердце. Кощей сомкнул веки, и смуглые щеки налились чернотой. Он доставал крохи силы из каждой жилки, из самой глубины. Собирал, что разбросанный бисер — кроху за крохой. Невыносимое, мучительное ожидание показалось вечностью. Ярушка уже не шевелился, только хрипел все тише и тише. Стояла перед колдуном на коленях, глядела изголодавшейся шавкой в надежде скорее получить подачку. Пятерня Кощея задрожала, на кончиках пальцев собралась прозрачная, что слеза, капля. Скорее подставила связанную пригоршню, принимая спасение для любимого.
Глава 15
Становилось невыносимо душно, мучила жажда. За глоток воды готова была воевать хоть с дюжиной чародеев, и победа была бы за мной. Досада всерьез начала рассуждать о скорой казни. Ей приходилось тяжелее всех — не хотела бы я оказаться здесь, одетой в шубу, которую и снять-то нельзя. Последние мгновения жизни представляла иначе, но ровное, спокойное дыхание Ярки — все, что хотелось сейчас слышать. Пусть будет так, пока мы еще живы.
Любимый быстро пришел в себя после капли живой воды. Раны и синяки исчезли, он снова стал здоровым, красивым молодцем, но что-то в нем изменилось. Не случилось у нас радостной встречи и пылких слов. Дело даже не в месте, где мы оказались, не в компании, не в перевязанных запястьях. Чужой, холодный, он словно отгородился забором: рядом постоять можно, а калитка заперта. Друг сжимал мои пальцы в огромных ладонях, но взгляд оставался пустым — и это пугало куда больше смерти. Готова принять обиду, злобу, даже ненависть, но не равнодушие, которым от кузнеца за версту несло.
— Раз уж все одно помирать, выслушай меня, Василиса, — Досада шаркнула копытом, сидя в углу. — Я виновата в том, что приключилось.
— Не говори глупостей, — встрял Соловей. — Заклятье Вечности всему виной.
— Знаю, что говорю, — продолжила чертовка. — Кышек ко мне не раз приезжал, то на чин погадать, то на девок. Однажды приехал сам не свой, как дурман-травы объелся. Рассказал, что узнал о заклятье одном, и что отыскать его надобно. Обещал озолотить — у него в телеге и впрямь мешок денег был.
— Зачем нечисти столько золота? — Кощей разминал затекшую шею.
— Хотела в городе жить. Опостылела мне нора черта — мужа моего. Плюнула ему на лысину да подалась в заброшенный дом жить. Погадала путнику заезжему и понеслась обо мне слава по Рускале. Народ потянулся, кто курочку привезет в уплату, кто дров заготовить поможет, а Кышек с деньгами всегда приезжал.
— Нечисть? Среди людей? — разбойник нервно засмеялся, уронив голову на колени.
— А что такого? — нахмурила бровки Досада. — В Колдограде и не такое бывает.