Скопа Московская
Шрифт:
* * *
Идти решили левым берегом, по широкой дуге обогнув стан запорожцев. Что бы ни говорили о лихом нраве хортицких[1] казаков, а на походе они службу несли крепко и казнь за пьянство в походе у сечевиков была лютая. Хуже только за убийство товарища казнили, но и быть забитым до смерти палками ничуть не приятней чем быть зарытым в землю заживо. Огороженный возами и плетнями казацкий стан напоминал гуляй-город, однако над ними на лёгком ветру развевались трофейные турецкие и польские
Переправились через Малую Рачевку — речку небольшую, по летнему времени кони прошли её легко, даже брод искать не прошлось. Шанцы и пушки, обстреливающие Смоленск видели издалека. Однако гром оттуда шёл знатный, польские канониры старались вовсю, посылая в город ядро за ядром. Оттуда им отвечали с башен, но без особого успеха, слишком уж далеко вырыты были шанцы, да и укреплены на совесть. Наверное, поэтому ответный огонь был не особо плотный, палили скорее для острастки, чтобы враги не расслаблялись. Огненного зелья с ядрами в Смоленске припасено достаточно, было бы кому палить.
— Дальше только разъезды, — напомнил товарищам Бутурлин, проверяя саблю и пистолеты. Остальные в отряде последовали его примеру.
Дальше двинулись совсем осторожно. Коней пустили лёгкой рысью, держались подальше от дороги на Ельню, которую ляхи точно перекрыли. Прижимались к лошадиным спинам, как будто это могло спасти от вражьего взгляда. Да и не спасло.
— Stoj, psiakrew![2] — раздался окрик, и тут же застучали копыта.
Всадники, к счастью, не гусары, а панцирные казаки вылетели из перелеска и помчались наперерез отряд Грани.
— Стоять! — одёрнул он своих людей. — Сабли уберите! Спытаем счастье, авось без крови выкрутимся.
— Кто такие? — спросил у него командир панцирников, когда два отряда сблизились.
Даже то, что люди Бутурлина сперва за сабли взялись никого не смутило — тут война идёт, мало кто шастает и глотку дерёт.
— Свои, — ответил Граня. — Казаки мы с Сечи.
Чубов ни у кого из его людей не было, но все они носили шапки или лёгкие шлемы-мисюрки,[3] вряд ли кто-то полезет под них проверять. А за исключением этого они вполне могли сойти за союзников Речи Посполитой с острова Хортица.
— А чего за рекой забыли? — осклабился предводитель панцирных казаков. — Здесь уже наша земля. Вертайтесь откуда приехали. Нечего вам тут ловить.
Бутурлин понял, что пропускать их не собираются, и первым выхватил пистолет. К чести предводителя панцирных казаков тот успел наполовину выдернуть из ножен саблю. Однако Граня был быстрее. Пуля разворотила ляху прикрытую кольчугой грудь. На таком расстоянии от неё никакая кольчуга не убережёт. Хлопнули ещё пара выстрелов, но почти сразу пошли в дело сабли. Если бы не внезапность нападения и не расслабленность чувствующих свою силу ляхов, отряду Бутурлина могли бы прийтись туго. Но им повезло, и врагов удалось порубить и даже довольно быстро. Никто не ушёл. Все панцирники повалились на землю, под ноги нервно храпящим лошадям.
— Берём только коней, — велел своим людям Бутурлин. — И ходу, ходу!
Прихватив с собой недурных ляшских коней, да вздыхая на скаку о
Вот только пропажу разъезда заметили и вскоре за отрядом пустили погоню. Их перехватили в полуверсте от стен города. Те уже были отлично видны, когда сразу два полуэскадрона панцирных казаков помчались наперерез отряду Бутурлина.
— Пистолеты не брать, — командовал он на скаку, и все, кто услышал его, передавали слова дальше. — Сразу в сабли! Не мешкать! Прорываемся к городу, авось со стен увидят да поддержат.
Они ударили в стык между не успевшими съехаться полуэскадронами. Сразу в сабли. Зазвенела сталь, полилась кровь. Падали с сёдел панцирные казаки, валились рядом с ними дети боярские. Но Граня не обращал внимания. Он рубил и рубил вокруг себя, саблей прокладывая себе дорогу. Мало с кем обменялся даже парой ударов, старался проскочить, рвануть дальше. Заставлял коня прыгать, менял направление, уходя от врагов, и смотрел только на стены. Растущие впереди стены Смоленска.
Заметят ли их оттуда, поддержат ли? Есть ли вообще в осаждённом городе люди, чтобы не только следить за южной стеной, где нет вражеских станов? Все эти мысли мелькали в голове Бутурлина, пока он отчаянно рубился с ляхами и рвался к стенам города.
Но нашлись ещё силы в Смоленске. Грянули с башни пушки, их поддержали затинные пищали. Пары залпов хватило, чтобы отогнать мчавшихся следом за прорвавшимися через их ряды детьми боярскими из отряда Бутурлина панцирников. Мало кого из ляхов из сёдел повыбило, но рисковать и преследовать дальше они не решились. Может, лихая пуля и кого из своих задела, но тут уж не свезло так не свезло, отвернулся Господь.
— Кто такие?! — во второй раз услышал Граня вопрос, на сей за спрашивали с высокой башни, прикрывающей ворота.
— Гонцы от князя Скопина-Шуйского к воеводе Шеину! — крикнул в ответ Бутурлин.
Им поверили и отворили небольшую калитку рядом с воротами. Обычно её держали заваленной брёвнами, чтобы враг не выбил, однако во время вылазок или когда надо принять кого в городе, как сейчас, брёвна убирали. Доверять не доверяли, вокруг отряда Бутурлина тут же вырос приличный конвой из таких же детей боярских, правда, ни одного конного среди них не было. Да и самого Бутурлина и его людей заставили спешиться.
— Голодно тут, — высказался один из людей Бутурлина пока их вели в воеводскую избу. — Гляньте только них, сразу видать, что голодают.
Так оно и было. Все дети боярские в конвое были тощими, прежняя одежда висела на них словно на пугалах, как и посечённые явно не одной схватке, чиненные перечиненные брони. Лишнего куска хлеба в Смоленске давно уже не было ни у кого.
Воевода Шеин выглядел не сильно лучше своих людей. Если он и ел побольше детей боярских, то по нему это было не разглядеть. Воеводский опашень оказался сильно потрёпан и залатан в нескольких местах, под ним Шеин привычно носил кольчугу, наверное, и спал в ней. На голове след от недавно снятого шлема, он его тоже таскал едва не круглые сутки, несмотря на ноющую от этого шею.