Скопа Московская
Шрифт:
— Отбиться тебе надо, Миша, — снова наклонился ко мне Шеин, — да не просто отбиться, разбить Жигимонта, чтоб к себе уполз раны зализывать да сыну своему заповедовал и не глядеть в нашу сторону. Вот тебе моё слово.
Будто без него не знаю. Но ничего говорить не стал, ещё обидится. Шеин и без того не в восторге от переговоров, к чему его ещё сильнее раздражать. Вот только не видел я сейчас возможности разбить ляхов так, чтобы убрались они не только из-под Смоленска, но вообще из пределов моей Родины. Придётся снова рисковать в полевом сражении, которого так хотят Жигимонт и Жолкевский, вот только теперь я сделаю всё,
Сами переговоры не затянулись. Шеин из Смоленска так и не вышел, как, собственно, и король Сигизмунд из своего осадного стана. Проходили переговоры в опустевших лагерях Вейера, куда не вернулись потрёпанные в сражении немецкие части. Пушки оттуда утащили ещё в самый первый день после битвы. Посреди осадного стана разбили здоровенный шатёр, скорее всего, принадлежавший Льву Сапеге, ведь именно он вёл переговоры с ляшской стороны. Жолкевского тоже не было, как и остальных офицеров, они остались при войсках. Я же привёл с собой только Делагарди. Конечно, я не считаю дьяков и польских чинуш, которые записывали каждое наше слово, готовя документы для будущего подписания. Однако самое важное решалось всё же именно словами. До бумаг дело вполне может и не дойти.
Первым делом условились говорить по-немецки — этот язык понимали и я с Делагарди, и Лев Сапега. Так что общение сразу пошло легче, без толмачей, которых отпустили, и шатре сразу стало свободней.
— На каких условиях вы предлагаете нам провести обмен пленными? — первым делом поинтересовался Сапега.
Верная тактика. Начать с вопроса, который легко урегулировать, а после переходить уже к более сложным.
— Всех дворян, взятых вами в полон при нападении на королевский стан, Жигимонт велел повесить, — ответил я, — но у вас остались двое воевод, верно?
— Они сидят под замком и ждут решения его величества, — кивнул Сапега.
— Я готов обменять их на Якуба Потоцкого, — высказался я.
— А что с теми, кто был захвачен вами ранее? — осторожно поинтересовался Сапега. — Его величество интересуется судьбой своих офицеров, таких как Александр Зборовский, Миколай Струсь и Мартин Казановский.
— Воеводу Казановского мы погребли вместе с остальными убитыми под Клушиным, — честно ответил я. — Что же до остальных, оба уже в Москве, и об судьба будет решена по окончании войны, когда, уверен, пройдёт общий обмен пленными.
— Весьма прискорбно, — непонятно к чему прокомментировал Сапега. — Однако менять одного Потоцкого на двух ваших воевод было бы несколько неразумно.
— Я готов добавить к нему всех пленных гусар, захваченных вместе с Потоцким, — заявил я. — Это добавит веса моему предложению?
Делагарди, рассчитывавший получить за гусар-товарищей хороший выкуп, глянул на меня неодобрительно, однако вмешиваться не стал.
— Я думаю этого будет достаточно, — кивнул Сапега.
Мы замолчали. Пришло время перейти к более сложным вопросам и никто не хотел начинать говорить о них.
— Что намерен предпринять король? — задал я наконец интересующий нас вопрос, постаравшись сформулировать его максимально корректно.
Сейчас никакая осторожность лишней не будет. Каким бы рассудительным не выглядел Лев Сапега, он вполне мог вспыхнуть от неверной фразы и попросту уйти, предоставив событиям развиваться своим чередом.
— Его величество, — столь же осторожно, подбирая каждое слово, проговорил в ответ Сапега, — желает покинуть окрестности Смоленска, и предлагает царю Василию мир на полгода, несмотря на вероломство.
Делагарди, который был зримым доказательством того самого «вероломства» моего царственного дядюшки, сидел с каменным лицом. Именно начавшиеся переговоры со шведами, не просто врагами ляхов, но врагами, с которыми они находились в состоянии войны, дали Жигимонту повод снова двинуть войска против нас. Тут ни к одному слову Сапеги не придраться, именно царь Василий нарушил условия договора с Жигимонтом.
— Мир или перемирие? — уточнил я.
— Ни о каком мире не может быть речи, — решительно заявил в ответ Сапега, — пока в ваших войсках есть шведские наёмники. Его величество не отказался от своих законных претензий на корону Швеции и передаёт генералу Делагарди щедрое предложение перейти на его сторону в будущей войне с узурпатором.
— Я благодарю короля Сигизмунда за предложение, — я не следил за Якобом и лишь краем глаза заметил, как тот побледнел от гнева, — однако моим королём остаётся Карл Девятый, и лишь ему будет служить моя шпага. Дальнейшие предложения такого рода я буду расценивать как склонение к предательству, на которые есть лишь один ответ.
И он красноречивым жестом положил ладонь на рукоять шпаги.
— Перемирие на полгода, — с нажимом произнёс я, возвращая переговоры в конструктивное русло. Конфликты мне не нужны, не для того мы здесь собрались, чтобы всё закончилось сталью, — вполне приемлемое предложение. И я от лица моего дядюшки, царя Василия, принимаю его. Однако король Сигизмунд должен немедля покинуть осадные станы и увести свою армию в пределы Великого княжества Литовского. Всякое вторжение с той стороны будет воспринято царём Василием как вероломное нарушение перемирия.
— Его величество не терпит, когда кто-либо диктует ему свою волю, — в примирительном тоне Сапеги звучали отзвуки стали. Той самой что зазвенит, если мы сегодня не договоримся.
— От своего имени говорю, — заявил я, — что выведу войска из Смоленска, лишь пополнив его гарнизон в основном за счёт раненных в недавней битве стрельцов. Остальное войско покинет пределы Смоленской земли и отойдёт к Москве. И так же я от своего имени и от имени воеводы Шеина говорю, что наши люди не перейдут границу Великого княжества Литовского, дабы не смущать его правителя и не давать повода к войне.
Тут Сапега надолго замолчал, обдумывая мои слова. Я предлагал равные условия перемирия. Скорее всего, примерно к ним бы всё и свелось, однако опытный дипломат Сапега явно рассчитывал на длительные переговоры, в которых он хотел переиграть меня, выговорить своей стороне более выгодные условия, хотя бы и в мелочах. Вот только знал об этом и я, понимая, что на «длинной дистанции» переговоров Сапега сумеет переиграть меня, и потому сразу предложил условия практически равные, такие, что должны устроить Жигимонта. Возражать против них или предлагать свои было бы со стороны Сапеги если не глупо, то уж точно недальновидно. Я ведь всё равно на них не соглашусь теперь, когда моё слово сказано. И не только за себя, но и за воеводу Шеина.