Скопа Московская
Шрифт:
Польный гетман её и не скрывал.
— Уходить надо, — решительно заявил он. — Прогадили мы всё, и я первый.
Сапега решил, что Жолкевский впал в жестокую меланхолию после двух подряд поражений от московитов. И если под Клушиным была почти победа, то сегодня у стен Смоленска он дважды получил по носу, да ещё так обидно. От московитских пушек он потерял гусар едва ли не больше, чем под Клушиным и во время следующей атаки. Даже то, что племенник гетмана спас короля и теперь стоит у того за плечом, мало что решал в грядущей карьере Жолкевского. Она стремительно катилась под откос.
— Я не считаю, что всё настолько
— Московитский сопляк пока ничего не проиграл, — заметил явно польщённый сравнением Жолкевский.
— И в этом его слабость, — кивнул Сапега. — За одного битого двух небитых дают, сами же знаете, пан гетман. Рано или поздно он зарвётся и падёт. Но дело не в московитском воеводе. Весь этот поход был ошибкой. Нам нечего делать в Москве. Стоило разве что поддержать моего кузена, который пытался посадить на московский трон нового царька.
— Это стоило сделать, как только мы упёрлись здесь, — согласился с ним Жолкевский. — Смоленск не сдался и пришлось садиться в осаду, а для этого у короля слишком мало пехоты и слишком много кавалерии. Гусарам и панцирникам нечего делать под стенами города.
— Кто мог знать, что воевода Шеин окажется так дикарски предан московскому трону, — пожал плечами Сапега. — Как будто ему всё равно кто сидит в Кремле, главное служить ему.
— Воистину преданность сродни животной, — поддержал его Жолкевский, — а не осмысленной человеческой.
— Главное, пан гетман, — подвёл итог их комплементарной беседе Сапега, — что мы стоим на одной позиции. Так будет проще вести с его величеством диалог на воинской раде.
— Я переговорю со своим племянником, — заверил его Жолкевский, — чтобы он исподволь советовал его величеству отступить от Смоленска. Главное, как эту идею ему подать. Потерять лицо он не захочет, а пока уход от Смоленска без решающего сражения будет стоить нашему королю репутации.
А вот над этим вопросом Сапега думал не первый час. Лишиться лица для монарха — это лишиться всего, в том числе уважения собственных подданных. Ушедшего без битвы, пускай и проигранной, от стен города правителя-полководца такие подданые, как поляки и литовцы, уважать никогда больше не будут. Не тот народ населяет эти земли. Даже угробь он армию в проигранном сражении, пусть бы и в тысячу раз худшем чем при Клушине, репутации его это нанесёт куда меньше вреда.
И на этот вопрос не было ответа ни у Жолкевского ни Сапеги. Ни, честно говоря, и у самого короля.
Не был Сигизмунд таким уж самодуром, и не уводил войска от стен Смоленска именно по этой причине. После такого он мог только отречься от трона и покинуть это проклятое королевство, которым непонятно как править. И вообще можно ли это делать? Он уже подумывал об отречении, однако как настоящим монарх смотрел в будущее, а ему ещё нужно обеспечить трон для сына Владислава. Но кто сказал, что это должен быть именно польский трон? Быть может, московиты с их дикарской преданностью тому, кто сидит в столице, лучше подойдут для него? Да и личная уния двух государств сделает Сигизмунда едва не сильнейшим монархом на востоке. Больше земель тут только у турецкого султана. Он долго обдумывал это решение, и понял, что иного выхода у него нет.
И
— Паны офицеры, — произнёс он, — я решил предоставить Смоленск его судьбе. Мы снимаем осаду.
В тесноватой комнате, куда набились офицеры, повисла ошеломлённая тишина. Слышно было как офицеры переминаются с ноги на ногу, хмыкают, как скрипит кожа их поясов и сапог.
— Смоленск слишком мелкая цель для Aquila Polonica,[2] — продолжил Сигизмунд. — Нашей целью была и остаётся Москва. Оттуда к нам шлют письма, в которых готовы признать королевича Владислава своим царём, закрепив таким образом унию трёх восточных государств под сенью нашего скипетра.
Снова тишина, нарушаемая только дыханием офицером да скрипом кожи, хотя, кажется, большинство из них перестали дышать и переминаться с ноги на ногу.
— Пан великий канцлер литовский, — обратился к Сапеге король, — проведите переговоры с московитами из Смоленска. По возможности нужно обменять пленных, вернув всех, кто был захвачен в битве при Клушине и вчерашнем сражении.
Тот в ответ поклонился и хотел было заверить Сигизмунда, что всё будет сделано, однако король продолжил, не дав ему заговорить.
— Одновременно, — сказал он, — снеситесь со своим кузеном в Калуге. Велите ему от моего имени бросать царька и присоединяться к моему войску.
— Здесь? — удивился Сапега. — Под стенами Смоленска?
— Нет, пан великий канцлер литовский, — отмахнулся король. — Под стенами Москвы. Вот истинная и достойная нас цель.
Сигизмунд выждал пару мгновений, давая всем в комнате принять его слова, и обратился теперь уже к Жолкевскому.
— Пан гетман польный, — произнёс король, — готовьте войско к выступлению. Лагеря на другом берегу Днепра потеряны, однако лучшие наши силы остались целы. Мы выступим как можно скорее. Ложным манёвром уйдём на юг, а после армия двинется к Калуге, на соединение с Яном Петром Сапегой и его хоругвями. Оттуда же прямым маршем к Москве, которая откроет передо мной ворота.
— Простите, ваше величество, — как можно вежливее поинтересовался Сапега, — но уверены ли вы в том, что ворота Москвы будут открыты перед вами?
— Кавалер Новодворский, — обратился король к рыцарю Мальтийского ордена, который на правах первого спасителя его величества стоял за его плечом, как и Балабан, — сколько писем и от кого мы получили из Москвы с предложением королевичу Владиславу занять престол?
— Не менее семи, ваше величество, — доложил готовый к такому вопросу Новодворский. — От ведущих боярских родов Московии, таких как князья Мстиславский и Воротынский, а также бояре Романов и Шереметев. Все они, как будто бы не сговариваясь, слали вам письма с приглашением на престол королевича Владислава.
— Как вы считаете, этого достаточно, панове? — обратился к офицерам король.
— Пока есть армия князя Скопина-Шуйского, — рубанул ничего не боявшийся из-за своих поражений и уже смирившийся в общем-то с потерей гетманской булавы Жолкевский, — не достаточно, ваше величество. Лишь разбив его и уничтожив армию, мы сможем взять Москву. Нам не откроют ворота столицы, как не открыли ворота Смоленска. Нужна решительная победа, разгром московитской армии, чтобы сын ваш, ваше величество, смог примерить московскую корону.