Скопа Московская
Шрифт:
Гонцу пришлось ждать короля довольно долго. Тот передвигался со всей помпой под защитой полной гусарской хоругви кварцяного войска,[1] которой командовал мгновенно вознесшийся спаситель короля ротмистр Александр Балабан. Теперь уже отблеск его славы падал на дядюшку-гетмана.
Рискнувшим самой жизнью своей посланником московитов был никто иной, как Василий Бутурлин. Он хотел спасти родича и сам вызвался ехать к польскому королю с грамоткой от воевод Шеина со Скопиным. Поупиравшийся смоленский воевода приложил-таки к посланию свою руку и добавил размашистую подпись.
Король отработанным движением эффектно
— Воевода смоленский Шеин Михаил Борисов сын, — торжественно проговорил Граня, — и князь Скопин-Шуйский Михаил Васильевич тебе, ваше величество король польский и так далее Жигимонт челом бьют. — И он низко поклонился от лица обоих воевод. — И велят передать тебе грамотку от себя и ото всей земли русской, за которую стоят сейчас.
Граня протянул королю перевязанную и запечатанную грамоту. Жигимонт сам её не принял, кивнул Сапеге, и великий канцлер литовский взять её из рук Бутурлина.
— И что же в той грамоте говорится? — Жигимонт был знаком с варварскими московитскими обычаями, когда всё важное передавалось на словах, а бумага это только закрепляла.
— Князь Михаил Васильевич Скопин-Шуйский от имени и по поручению Божиею милостию, Великого Господаря Царя и Великого Князя Василия Ивановича, всея Руси Самодержца и многих господарств Господаря и Обладателя, — без запинки выдал краткий титул царя Василия Бутурлин, — предлагает тебе Жигимонту Третьему, Божьей милостью королю Польскому, Великому князю Литовскому, Прусскому, Мазовецкому, Жмудскому, Ливонскому и прочий, — королевский титул Бутурлин отбарабанил также легко, правда упустив одного слово «русский» и Сигизмунд, конечно же, обратил на это внимание, — перемирие сроком на три дня, считая от завтрашнего, а после обмен пленными офицерами. По истечении же означенных трёх дней предлагает князь тебе, ваше величество, начать переговоры о замирении между Русским государством и твоей, ваше величество, державою, Речью Посполитой.
От наглости такого предложения у Сигизмунда перехватило дыхание. Перемирие он ещё мог понять, как и обмен пленниками. В конце концов судьба Якуба Потоцкого оставалась неизвестной, а терять такого магната король не хотел. Тем более что и брат Якуба Ян вполне мог в расстройстве уйти к калужскому царьку, подав дурной пример другим магнатам в королевском войске. Сенат Речи Посполитой проголосовал в своё время против войны и с правовой точки зрения королевский поход ничем не отличался от частной инициативы Яна Петра Сапеги, желавшего посадить калужского царька на московский трон. Так что уйди из войска Потоцкий вместе со своими хоругвями Сигизмунд ничему его не то что сделать сказать не имеет права.
Таково устройство государства, которым он имеет несчастье править. Порой Сигизмунд завидовал Генриху Валуа, тот попросту сбежал отсюда, не в силах управлять таким государством. Надо было поступить также, поскорее вернуться в Швецию, предоставив здешних магнатов самим себе. Однако теперь об этому думать поздно. Король давно уже смирился с потерей трона предков и решил устраивать свою власть в этой стране, среди излишне много себе позволяющих подданых.
— За свою наглость, — бросил он гонцу, — ты будешь висеть вместе с ними. — Царственным жестом Сигизмунд на ряд виселиц, возведённых
На Граню уже навалились было гайдуки, потащили прочь с глаз короля, однако тут к Сигизмунду подошёл Сапега и быстро зашептал прямо в августейшее ухо.
— Ваше величество, — говорил он, — московиты, конечно, варвары и переговоры с ними дело почти немыслимое. Они недалеко ушли от монголов, под чьей пятой находились сотни лет. Однако вы не их дикарский царь, чтобы принимать решения самостоятельно. Нужно собрать воинскую раду, выслушать ваших воевод, а после уже решать, что делать с московитами и Смоленском.
С одной стороны великий канцлер едва ли не угрожал королю, напоминая, кто тут настоящая власть, ведь у магнатов, приведших под стены города свои войска, солдат было побольше, чем королевских. С другой же подводил Сигизмунда к тому, что на воинской раде они будут решать судьбу Смоленска. Король глупцом не был, однако желал верить в некоторые вещи, что ему говорили, конечно же, когда те льстили ему. Вот как сейчас.
— Я меняю решение, — новый повелительный жест и гайдуки отпускают Бутурлина. — Передай своим воеводам, что я согласен на перемирие. Вопрос о переговорах с вами будет решён позже.
— Осмелюсь просить тебя, ваше величество, — как будто ему только что не крутили руки, обратился к королю Бутурлин, — до конца перемирия отложить казнь воевод, для которых приготовлены колы. Дабы если случится обмен пленниками, мы меняли равных на равных.
Король готов бы вскипеть, однако Сапеге удалось успокоить его. Не желая отвечать наглецу, Сигизмунд вскочил в седло, развернул коня и умчался прочь из осадного стана. Свита и гусары охраны едва поспевали за ним.
— Уберите эти чёртовы колы, — велел Сапега, как только король покинул его лагерь, — его величество отменил казнь воевод.
Хоть это и было не так, никто не возразил великому канцлеру литовскому. Король уехал, а почти всесильный магнат остался и в своём лагере он хозяин, что говорит, то и следует делать.
— А с гонцом московским что делать? — спросил у Сапеги командир гайдуков.
— Он должен передать согласие короля на перемирие, — тоном, каким обращаются к малым детям или скорбным разумом, ответил ему тот, — вот пускай и возвращается в Смоленск.
У Бутурлина отлегло от сердца. Он до сих пор не чувствовал земли под ногами — в любой момент по приказу Сапеги его могли отправить к Ляпунову с Михаилом, а в Смоленск поехал бы ляшский гонец. Из тех, кого не особо жаль, ведь судьба его после пленения Грани была решена. Однако Сапега не был глупцом и самодуром, понимал, что с московитами придётся договариваться. Воевать с ними теперь выходит себе дороже. Осталось только доказать это королю.
Воинскую раду Сигизмунд назначил на вторую половину следующего дня. В его домике, который после короткой, но яростной схватки привели в полный порядок, снова собирались все значимые для осады Смоленска люди. Вот только теперь к ним добавился спаситель короля Александр Балабан, к чьим советам Сигизмунд охотно прислушивался. А все знали, кто говорит его устами. Именно поэтому прежде чем отправиться на раду, Сапега встретился с Жолкевским, чтобы до начала сложных переговоров понять его позицию.