Скопа Московская
Шрифт:
В помещении в третий раз воцарилась тишина. Теперь уже все, кажется, даже дышать перестали, даже кожа сапог почти не скрипела, потому что офицеры боялись двинуться лишний раз.
— Я не despotes orientalis, — заявил король, справившись с первым приступом гнева. Однако на то он и monarcha occidentalis, чтобы никто не заметил изменения в его настроении, если сам он того не желает показать, — и не стану карать никого за то, что он говорит мне то, с чем я могу быть не согласен. Пан гетман польный, вы как человек военного склада ума говорите верно, однако
— Именно поэтому мы и должны разбить его, — решительно заявил Жолкевский. — После этого трон под царём будет уже не шататься, он попросту свалится с него. Прямо в тёплые объятья бояр, которые лишь рады его падению и разорвут его на куски, как поступили с первым самозванцем.
— И всё же, — осторожно заметил Сапега, считавший, что этот затянувшийся поход надо заканчивать и возвращаться домой, — вы считаете, пан гетман, что без крупной военной победы не обойтись?
Король с тем же вежливым интересом смотрел на Жолкевского, однако того было подобным не пронять.
— Никоим образом не обойтись, — не терял решимости гетман. — Пока московиты верят в счастливую звезду этого выскочки Скопина, его родственник удержится на троне. Московиты варвары и верят в одну только силу. Они могут слать вам, ваше величество, сколько угодно писем, однако пока Скопин жив и у него есть армия, сила будет за ним, а значит и за его родственником Василием Шуйским, сидящем не престоле.
— Вы дважды пытались разбить его, пан гетман, — напомнил ему король, — оба раза неудачно. Как же вы собираетесь сделать это?
— В поле, ваше величество, — ответил Жолкевский. — Необходимо навязать ему полевое сражение. Его не выдержат не только московиты, но и наёмники.
— И как же вы планируете это сделать? — задал следующий вопрос Сигизмунд.
— Конечно же, развив ваш план, ваше величество, — отвесил ему короткий из-за тесноты, но весьма вежливый полупоклон Жолкевский. — Вы мыслите как военный и политик и услышав вас я понял, как нам нужно строить дальнейший план Московской кампании.
Заинтригованный его словами Сигизмунд пригласил гетмана поближе к столу, на котором была расстелена карта Смоленска и его ближайших окрестностей.
— Для начала, ваше величество, — произнёс Жолкевский, — велите принести карту меньшего масштаба, чтобы на ней были видны не только Смоленск, но и Москва.
Новодворский распорядился, не дожидаясь королевского приказа, и вскоре слуга принёс подробную карту меньшего масштаба.
— Пока пан великий канцлер литовский будет вести переговоры с московитами, — бодро принялся излагать Жолкевский, — наша армия подготовится и снимется с места. Вся. Мы покинем Смоленск и, как вы, ваше величество, велели сделаем всем войском обходной манёвр. Пройдём на юго-запад, а после повернём к Калуге, обойдя Дорогобуж. Путь будет труден, потому что в той стороне дорог мало и местность сильно разорена войной. Однако местное шляхетство
— Где же мы соединимся с Яном Петром Сапегой? — заинтересовался король.
— В Калуге, ваше величество, — ответил Жолкевский. — Скажите, великий канцлер, вы сумеете убедить вашего кузена отказаться от поддержки калужского царька ради королевича Владислава?
— Я буду писать кузену, — кивнул Сапега, — однако он весьма независим и ему, быть может, не хватит лишь моих слов. Если бы ваше величество присоединили свой приказ, но в мягкой форме, к моим увещеваниям, это возымело бы больший эффект.
Королю снова пришлось смирять гнев. Проклятая страна с её строптивыми аристократами! Они во всём подражают французам, особенно в своеволии. Король, видите ли, должен увещевать своего подданного, чтобы тот пришёл ему на помощь, отказавшись от собственных амбициозных планов. Однако этого, конечно же, никто не заметил, даже заминка с ответом оказалась настолько короткой, что все, верно, подумали, будто король подбирает слова. Отчасти так оно и было.
— Составьте часть письма от моего лица, пан великий канцлер, — милостиво разрешил Сапеге Сигизмунд, — я приложу к нему свою подпись.
— Благодарю, ваше величество, — поклонился ему Сапега. — По окончании рады я тут же займусь подготовкой письма к моему кузену и переговорами с засевшими в Смоленске московитами.
— В Калуге кроме наших войск, которыми командует Ян Пётр Сапега, — напомнил Жолкевскому Кшиштоф Дорогостайский, который с малой частью своих людей сумел покинуть осадный стан под стенами Смоленска и переправиться на другой берег, к королю, — весьма сильны местные казаки, которыми командует атаман Заруцкий. И казаки те вовсе Яну Сапеге не подчиняются. Если мы подойдём к Калуге, не будет ли там конфликта между казаками и войсками Яна Петра?
— Если и будет, — отмахнулся Жолкевский, — то тех казаков мы побьём легко. Да и вряд ли они станут всерьёз с нами драться. Они же что камыш на ветру. Подтверди все их вольности, какие обещал царёк, и они станут служить тебе. Такова натура казацкая.
— Мне не слишком нужны вольности на моих землях, пан гетман, — напомнил о себе король.
— Так ведь слово, данное хаму и вчерашнему хлопу только дикари, вроде московитов держат, — усмехнулся Жолкевский. — Просвещённому monarcha occidentalis это не пристало.
— Если наше войско усилится казаками, служащими сейчас калужскому царьку, — заметил Сапега, — это компенсирует потерю сечевиков и усилит наше войско. У Заруцкого в Калуге людей достаточно, чтобы отчасти хотя бы компенсировать также потерю наших панцирных казаков.
— Они не ровня панцирникам, — покачал головой король. — Однако нашей силой всегда была гусария. Положимся на неё. Пан гетман, — обратился он к Жолкевскому, — в третий раз я даю вам под командование нашу армию. Этот сложный манёвр под силу провести лишь полководцу вашего масштаба. Не подведите меня в третий раз, пан гетман.