Скорбящая вдова

Без лестницы и верви он выбрался из ямы, встал у края и, как в могилу, три монеты бросил.

— Возьми, се заслужил. Ну, а боярыню я сам возьму!

Где-то вода плескалась, ребенок лепетал и плакал, и чудилось, бездумный сей восторг продлится вечно, однако ворон прокричал:

— Изрезала вериги! Разлеглась! Вместо молитв меды пила, скоромное вкушала! Приедет Аввакум!…

— Кто смел войти? — она приподнялась. — Прочь от меня!

Из смрадных сумерек явилась схимница Меланья.

— Се

я, се я, — залепетала. — Эко прилежна матушка в молитвах! И спит, страдалица, под образами. Велика радость тебе будет от Христа! Ах, благодетельница наша! Ах, голубица белая! Ах, агнец Божий! Вставай же, матушка, пора. Уж солнце встало.

— Зачем пришла? Я спать хочу, — прислушалась. — Ребеночек кричит! Эк, заливается! Не кормлено дитя…

— Да что ты, страстотерпица! Откуда ему взяться? Се нищие скулят…

Боярыня легла, раскинувшись, и потянулась.

— А я летала! Иль все приснилось?

— Опять головушку склонила… Вставай, горлица, пора заутреню служить. Всю ночь грешила! Вон, мед пила и оскоромилась!..

— Ишь, раскудахталась, наседка? Немедля с глаз долой!

— Что ж, матушка, сердиться, коль утро наступило? Уж не гневись, вставай, молиться будем. Духовник Аввакум сказал, неровен час, антихрист явится на Землю. Негоже в лени прозябать и тело нежить сном. Вставай!

— Ах, ведьма дряхлая! В моих хоромах мне указ чинить? Сие я не позволю! А ну-ка, убирайся прочь!

— В нее же бес вселился! — Меланья закрестилась. — Свят-свят-свят…

Боярыня вскочила, хлестнула четками, толкнула в спину.

— В хоромах я уж не хозяйка! Черница мною правит! Доколе ж мне терпеть?!

Старуха убралась, но дверь закрыться не успела — уж Федор тут как тут. Веригами бряцая, к столу прошел, допил остатки меда, взял рыбы кус и сел на лавку.

— Как почивала, матушка? Опять в окне твоем всю ночь свеча горела. Молилась аль знак кому давала?

Она и вовсе взбеленилась, стащила с лавки и шапку сорвала.

— Ты что расселся, пес? Ты кто таков, чтоб с моего стола вкушать? Ты раб! И след стоять пред госпожою на коленях!

Блаженный рыбу съел и кости на пол сплюнул.

— Я пред государем шапки не снимаю… Поелику блажен!..

— Но предо мною встанешь! — схватила за волосья, но Федор вырвался.

— Гневлива ныне, матушка! Помилуй, в чем я провинился? Грех так терзать безвинных!

— Не смей перечить! Изыди вон! Чтоб духу не слыхала!

Придерживая крест, он было вон пошел, но на пороге ухмыльнулся:

— Чай, князь светлейший не явился ночью…

Боярыня метнула в него кубком — юродивый за дверь, и токмо мерзкий смех донесся до ушей.

— О, Боже! — на лавку опустилась. — Как допустил Ты, что о грехе моем уж нищие

судачат? Возможно ль измываться над вдовой?..

В сей миг Меланья заползла и в ноги повалилась.

— Помилуй, матушка, и не вели казнить! Не по своей охоте — Бог надоумил освятить…

— Был мой указ пред очи не являться! Аки посмела ты, старуха?!.

Та еще пуще испугалась и молвила, косясь на дверь:

— А Федор! Федор повелел! Послал водой кропить…

— Федор?.. Ах, мелкий бес!

— Воистину! Воистину! Спаси нас, матушка! Избавь!

— Довольно квохтать! Прочь!

Меланья в дверь, однако же оттуда, подобно жидкой глине, влилась толпа убогих. Все пали на колена и закричали разом, со стоном и слезами:

— Заступница! Кормилица! Не дай погибнуть! Который день не кормят! Ясти не дают! Услышь нас! Смилуйся над нами! Сама-то вон вкушаешь — нас голодом моришь!

— Прочь, ненасытные утробы! Вас не кормят! Егда я пол-амбара хлеба стравила и солонины воз!

— Подай кусочек, матушка! Христовым именем! Подай!.

— Ступайте в трапезную! Там накормят.

Она пройти пыталась — убогие же заступили путь.

— В трапезной твоей, блаженная, уж третий день не подают! Ни крошки! Ни кусочка!

— Почто не подают, коль я велела?! Сей час же слугам и стряпухам воздам!

Все замерли, потупились, и в тишине раздался голос Киприана.

— Они безвинны, матушка. Се Федор… Блаженный Федор запретил!

— Опять я слышу сие имя!.. Ну, плут! Ну, дерзкий проходимец! Ату его! Ищите!

Полуслепой, увечный люд рассыпался по терему, разлился по двору, и скоро Федора достали из-под навозной кучи. И кто-то крикнул — бей его! Толпа в тот час схватила камни и вмиг забила бы, да Киприан-блаженный вдруг заслонил верижника.

— Не балуйте! Не смейте! Не радуйте бесов!

Но камни полетели, да мимо все! И ахнула толпа, дух затаила, съежилась и отступила.

— Ужель и впрямь святой?!

Боярыня пришла на конный двор, батог у нищенки взяла. В тот час толпа воспряла и распрямилась. Скорбящая же вдруг узрела кровь на челе верижника. Рябой от крови стал, эвон зело избили! И дрогнула душа.

— Поди, умойся.

— Отчего? Я чист и свят.

— Чело в крови…

— А се чужая кровь! — воскликнула толпа. — Намедни зрели казнь! На лобном месте голову срубили!.. Катилась голова и — ла-ла-ла! А он ее поймал!..

— Опять на казни был? — от страха отшатнулась. — Отныне запрещаю ходить на Лобное! Не сметь!

— Да как же не ходить? — убогие качнулись. — Верижник нам велит!.. Кто не пойдет, тот хлебца не получит!..

— А что же вы молчали? Почто не знаю я?

— Но Федор не велит…