Скорость
Шрифт:
Лида скривила губы: «Еще провожатый объявился». Но, не сказав ни слова, пошла следом за Еленой Гавриловной.
Когда добрались до свободного пути, там уже собрался народ, и в толпе поблескивали оркестровые трубы. Среди присутствующих выделялся черной бородой начальник отделения дороги Кирюхин. «Значит будет поздравлять, — подумала Лида. — Какой все-таки Петя молодец».
Не успела она разглядеть всех, кто пришел на встречу, как послышался чей-то голос:
— Иде-е-ет!
Вдали из морозного тумана выплывал паровоз, окутанный густым паром. Длинный состав, изогнувшись на
Когда поезд подошел ближе и остановился, в окне паровоза показалась Петина голова. Шапка у него была на затылке. Он всегда надевал ее так небрежно, будто бы она мешала ему. Вот он неторопливо помахал рукой встречающим. Чтобы привлечь его внимание, Лида сложила рупором ладони и крикнула:
— Петя!
Он обернулся. На большом раскрасневшемся лице его появилась улыбка. И как раз в этот момент на паровоз стал подниматься Кирюхин. Длинная тонкая фигура его в шинели и брюках навыпуск вытянулась чуть не вровень с тендером.
Вслед за начальником взялся за поручни секретарь парткома депо Сахаров. Этот был почти на две головы ниже Кирюхина. Однако малый рост не мешал ему держаться с достоинством. Черное кожаное пальто с серым каракулевым воротником выделяло его среди окружающих.
Следя за тем, как Кирюхин и Сахаров протискивались в будку машиниста, Лида подумала: «А почему же нет начальника депо Алтунина? Он ведь раньше приходил на такие встречи».
Минут через десять, когда церемония закончилась и отцепленный паровоз, устало вздыхая, ушел с главного пути, Елена Гавриловна схватила Лиду за руку:
— Обождите, Дубкова. Ох, ну что я путаю… слушайте, Мерцалова, тут письмо есть Петру Степановичу из управления дороги. Хотела вручить самому, да забыла. Передайте, пожалуйста. — Она достала из кармана синий конверт и, расправив помятые уголки, прибавила: — Не пойму только, от Романа или от Романова. Приятель, наверно? А может, по службе кто?
— Не знаю, — растерянно ответила Лида, сжав конверт в кулачке. Неясная подпись отправителя явно смутила ее, и она сразу подумала о бывшей Петиной жене, Римме, которая работает в управлении. К тому же почерк на конверте скорее походил на женский, чем на мужской. Лида не понимала лишь одного, что ей нужно, этой Римме?
Заметив перемену в лице Лиды, Елена Гавриловна встревожилась:
— Вы, кажется, плохо себя чувствуете?
— Нет, нет, — сказала Лида. — Все хорошо.
— Да что я, слепая? Ох и молодежь пошла! — Елена Гавриловна обняла свою спутницу и, не торопясь, осторожно повела ее по заледенелому междупутью в обход всех составов.
2
Встреча с Лидой сильно встревожила Юрия. Он долго бродил возле депо и мучительно думал: неужели она никогда не любила его и их прежние отношения были всего лишь простой дружбой? Вспомнился далекий зимний вечер, когда они возвращались с городского катка и он впервые поцеловал ее. Потом они снова и снова целовались, не замечая ни мороза, ни снега, который падал с потревоженных ветвей за воротники.
Вспомнилась и весна, очень
Разозлившись окончательно, он сам усадил ее в лодку. И тут произошло самое неожиданное: Лида выпрыгнула из лодки и в новеньких туфлях по холодной воде ушла на берег, ушла, не оглянувшись и не сказав ни единого слова. Ему бы побежать за ней следом, попросить прошения, помочь высушить туфли. Возможно и все бы сложилось иначе. А он в гневе ударил веслами и уплыл, не зная зачем и куда.
Думы назойливо лезли в голову и требовались усилия, чтобы отогнать их, заставить себя забыть прошлое или хотя бы относиться к нему с некоторым равнодушием.
Потирая прихваченные морозом уши, Юрий то ускорял шаги, направляясь к деповскому домику, то снова замедлял их и уходил в сторону. Ему не хотелось в плохом настроении появляться на «летучке», где уже наверное собрались машинисты. Но и заставлять их ждать тоже было неловко. Ведь именно его машинист-инструктор Дубков оставил за старшего в первой локомотивной колонне.
Стараясь поскорее отвлечься, он принялся насвистывать. Однако не помогло. В ушах не переставали звучать слова Лиды: «Ты очень вежлив, Юра». Странные слова, холодные.
Кто-то ударил снегом в спину.
Сазонов повернулся. От товарных составов шел его бригадный помощник Миша Синицын, которого за низкий рост и маленькое остроносое лицо товарищи прозвали Синицей. И он не только не обижался, но даже частенько, заходя в «брехаловку», объявлял шутливо: «А вот и Синица налицо. Прошу внимания!»
Сейчас, торопливо перешагивая через рельсы, он держал в руке новый снежный ком и громко возмущался:
— Ты где пропадал. Юра? Все собрались, ждем. Домой звонил — нет. Думал, встречаешь Мерцалова — тоже нет! А здорово этот Мерцалов: раз — и в короли. И главное — всех на обе лопатки и премия…
— А ты завидуешь? — спросил Юрий.
— Нет, но все же…
— Ну, ну, договаривай!
Синицын смущенно махнул рукой:
— Не придирайся! Во-первых, пункт о борьбе с завистью мы еще не приняли. Во-вторых, может это у меня совсем не зависть, а особый стиль соревнования. Надо же разобраться. И вообще по твоему проекту обязательств разыгрался целый полтавский бой. Идем скорей!
В домике за длинным столом сидело человек пятнадцать. Они действительно уже горячо спорили, густо дымя папиросами.
— Ого! — перебивая всех, крикнул Сазонов. — Договариваемся бороться за коммунистический труд и быт, и сами же чадим. Нет, братцы, хватит!
Он вытянул из-за пазухи лист ватмана и быстро прикрепил его кнопками к стене: «Кто будет курить в помещении и произносить слово «брехаловка», тому категорический позор и товарищеское презрение».
Наступила тишина. Курящие нехотя погасили папиросы, убрали со стола пепел. Кто-то сказал с усмешкой: