Скорость
Шрифт:
Зиненко, опустив голову, молчал. Казалось, он уже свыкался с предложением Ракитина.
— А я, как видишь, Аркадий, осел здесь. Семья убывает. Дочь на свои хлеба уехала. Правда, с замужеством у нее не склеилось что-то. Ну, кажется, поправила. Теперь с одним Митькой воюю. Тринадцать лет парню. Кстати, ты завтракал?
— Все в порядке, Борис Иванович, не беспокойся.
— Тогда вот что, — Ракитин выпрямился, кивнул на окно. — Покажу тебе город, Аркадий. Вызовем сейчас машину и часок, другой покатаемся. Лады?
—
— Ох, ты, скромник! Работа! Что же мы с тобой двух часов для себя не завоевали? Поедем, поедем. Такую экскурсию организуем, залюбуешься. А на обед ко мне. Договорились?
Зиненко уступчиво улыбнулся.
— Нехай буде гречка.
— Вот и правильно, — засмеялся Ракитин. — Гречка — каша солдатская.
6
Дубков еще с моста заметил, как маневровый паровоз подталкивал к входным деповским воротам новенький тепловоз «ТЭ3». Его свежая зеленая окраска на фоне снежной белизны казалась такой яркой, что Роман Филиппович даже прищурился, точно от солнца.
На путях возле поворотного круга он встретил начальника депо Алтунина. Тот стоял, заложив руки в карманы меховой куртки, и тоже смотрел на красивые тепловозные секции. Из распахнутых ворот цеха валили облака густого пара, ласково окутывая машины.
— Принимаем? — спросил Дубков.
— Да, шестой уже, — Алтунин повернулся и протянул руку. — Здравствуйте, Роман Филиппович. С приездом. Извините, что вчера не пришел. Не мог. — Он еще раз посмотрел в сторону тепловоза, подумал о чем-то, затем предложил: — Пойдемте ко мне наверх!
Поднимаясь по каменной лестнице на второй этаж, Дубков пропустил начальника вперед и невольно загляделся на его хромовые сапоги. Вернее, не на сапоги, а на то, как они ловко сидели на мускулистых ногах. У этого невысокого подбористого человека не только ноги, а все: плечи, шея, руки были крепкими, точно отлитыми. Скуластое лицо имело бронзоватый оттенок. И Роману Филипповичу, вспомнившему вчерашние слова Кирюхина, никак не хотелось, чтобы у Алтунина была какая-то червоточина. Однако не думать о ней он не мог!
Длинный, с двумя большими окнами кабинет выглядел пустовато. Войдя сюда, Дубков сразу вспомнил, что когда-то здесь было много фикусов, гераней, роз. Цветы стояли всюду: на подоконниках, тумбочках, табуретках и даже на полу. Кабинет напоминал тогда маленькую оранжерею. Начальники менялись, а цветы оставались на месте. Новый же начальник сделал по-своему. То ли от нелюбви к цветам, то ли по другой какой причине, он приказал перенести весь этот «сад» в механический цех. И вот уже более четырех месяцев в кабинете стояли только стулья да огромный дубовый стол с мраморным чернильным прибором и тремя телефонными аппаратами.
Самому Алтунину тоже не сиделось в этой
— Признаюсь, Роман Филиппович, не головная боль удержала меня вчера. Совсем другое. Не хотел портить вам настроение. А умолчать едва ли бы смог. Вот полюбуйтесь.
Он взял со стола небольшую металлическую деталь и подал Дубкову. Тот повертел ее в руках, спросил недоуменно:
— Дышловой валик, что ли?
— Как видите, — сурово ответил Алтунин и на щеках его проступили бугроватые желваки. — Красиво разделан, правда? Ваш зятек постарался. С его паровоза сняли.
Вся гладкая поверхность детали была вспахана, будто резцом. Глубокие рваные бороздки местами пересекались. Дубков потер их пальцами, ковырнул ногтем и вернул валик начальнику, не сказав ни слова.
— Такие вот дела, — вздохнул Алтунин и положил деталь обратно на стол. — Паровоз только отремонтировали. Вышел из депо как новый. А сейчас извольте видеть: опять на канаве. Это же преступление.
Роман Филиппович молчал. Его поразили последние слова Алтунина, резкость, с которой он произнес их. Сразу возникла мысль, не играет ли тут роль ущемленное самолюбие; пусть, дескать, Кирюхин, чествует Мерцалова, как победителя, а он, Алтунин, покажет этому победителю другое место. Однако Дубков как можно спокойнее спросил:
— А в движении нарушения были?
— Выясняем, — ответил Алтунин и, приоткрыв дверь, велел позвать своего заместителя по эксплуатации локомотивного парка. Через минуту Майя сообщила, что заместитель ушел в отделение.
— Тогда зовите расшифровщиков, — распорядился Алтунин.
Тамара Васильевна вошла в кабинет почти бесшумно.
— Слушаю вас, Прохор Никитич.
— Вы ленту с мерцаловского паровоза расшифровали?
Женщина отрицательно покачала головой.
— Почему?
— Ее не было, Прохор Никитич. Кажется, не работал скоростемер.
— А Мерцалов докладывал об этом?
Белкина молчала.
— Ясно, — сказал Алтунин. — Вы, Тамара Васильевна, можете идти. Мы разберемся сами.
Дубкову стало жарко. Он распахнул китель и ослабил ворот. Положение явно осложнялось. Все машинисты слышали, как на собраниях и планерках начальник требовал не выезжать в рейс, если не исправен скоростемер. Кое-кто за нарушение этого правила уже получил строгое предупреждение. И сейчас Роман Филиппович недоумевал: «Неужели Петр забыл об этом? А может, скоростемер испортился в пути? Но тогда бы доложить надо. Зачем же молчать!».
В кабинет без стука вошла Елена Гавриловна Чибис. Лицо ее было возбужденным. Серые глаза гневно поблескивали. Увидев Дубкова, она замедлила шаги, подобралась, затем без стеснения развернула принесенную с собой газету.