Скорость
Шрифт:
Степь только просыпалась. Ободренные недавними дождями, травы стояли, не шевелясь. То и дело выныривали жаворонки и словно повисали в синем воздухе, поблескивая опереньем и разливая свои звонкие трели. Вдали над лесом неторопливо выписывал круги одинокий коршун. Он то сваливался на крыло, поднимая другое, как надежный парус, то вдруг выравнивался и замирал, будто приглашал полюбоваться окружающим простором.
Но Прохор Никитич был занят совсем другим. Он, как и Дубков, думал сейчас о Кирюхине. Его беспокоило молчание начальника отделения. Это беспокойство возникло у Алтунина еще вчера, когда на его вопрос по телефону: «Когда же
«Оттягивает, — решил Прохор Никитич, — ходы новые изыскивает». Эти мысли сверлили ему голову и здесь, в степи, несмотря на песни жаворонков и тихую ласку нежаркого раннего солнца.
Алтунин шагал прямо по целине, подминая пушистые метелки ковыля. Ковыль здесь то пробивался сквозь желто-зеленое разнотравье узким ручейком, то собирался в небольшое озерцо и снова на десятки метров вытягивался в тоненький ручеек.
Прохор Никитич шел по ковылю, как по тропе, которая бежала почти параллельно дороге. И лишь кое-где чуть отходила в сторону, огибая встречный холмик или впадину. Теперь у него из-под ног выныривали не только жаворонки, но и множество других птиц, которым он даже не знал названий. Помимо птиц, вздымались из травы целые тучи разнокалиберных кузнечиков. Иные садились Прохору Никитичу на руки. И тогда он останавливался, чтобы внимательно рассмотреть прыгунов с длинными зелеными ногами.
В лесу Алтунин тоже пошел не по дороге, а напрямик, раздвигая широколистный молодой дубняк. Он знал, что в лагере еще не окончился завтрак, и поэтому не торопился, хотя увидеть свою Наташку ему не терпелось. Ведь уже больше двух недель прошло с тех пор, как они расстались. Вовик тогда несколько дней плакал. Он и сегодня поднял бы крик, если бы узнал, что отец собирается к Наташе. К счастью, Елена Гавриловна еще с вечера забрала его к себе, пообещав какую-то очень интересную прогулку.
«Как хорошо все-таки, что есть на свете Елена Гавриловна», — подумал Прохор Никитич, выходя на поляну, сплошь усеянную бледно-голубыми лютиками. На противоположной стороне поляны поблескивала шелковистой белой корой стройная береза. И может, потому, что береза была здесь единственной, а может, действительно вид ее был необычайно привлекательный, только Алтунин не смог пройти мимо. Он прислонился обеими ладонями к ее стволу и будто задремал на минутку под тихо склоненными ветвями.
А в мыслях опять возникла Елена Гавриловна со своими порывистыми движениями и большими серыми глазами, которые могут быть и грозными, как молнии, и ласковыми, как тихое утреннее небо. Он вспомнил момент, когда попросил ее проводить Наташу.
В тот день Прохор Никитич впервые подумал: «А может, предложить Елене Гавриловне перейти, наконец, в мою квартиру и стать полноправной хозяйкой». Но мысль о том, согласится ли она после всех переживаний, поколебала его.
«Одним словом, струсил», — упрекнул себя Алтунин и, тяжело вздохнув, зашагал дальше по лесу. Он шел навстречу голосам ребят, что наплывали сквозь зеленые заросли. И чем сильнее звучали голоса, тем веселее делалось на душе у Прохора Никитича.
А вот и лагерь. Сперва между деревьями показалась решетчатая сторожевая вышка с фанерным куполом. Потом обозначились верхушки палаток, поставленных строгими рядами. За палатками развернулось ровное, похожее на стадион, травяное поле, где стайки ребят уже вовсю гоняли мячи, расставляли
Прохор Никитич был возбужден ожиданием встречи с Наташей. Он уже представлял, как она бежит ему навстречу, встряхивая косой, перевязанной белой лентой.
Но тут Алтунин вдруг увидел такое, что вначале он даже не поверил своим глазам. Что за чудо? Шагах в десяти от него, на траве, сидели Наташа, Елена Гавриловна и Вовик.
«Привидение, что ли? — подумал Прохор Никитич и тщательно потер пальцами лоб. Но ничего от этого не изменилось. Елена Гавриловна действительно сидела с детьми и вела какой-то веселый разговор.
«Значит, она обогнала меня на автобусе, — решил Алтунин. — Значит, и Вовика она вчера уговаривала не просто на прогулку, а именно сюда, в лагерь. А я-то ничего не понял. Эх, чудак, чудак!» Но едва успел он подумать об этом, как подбежала Наташа, обвила руками шею отца и, захлебываясь от радости, сообщила:
— А я уже знала, что ты придешь! А мы уже ждали тебя!
Подбежал и Вовик. И тоже обнял отца за шею. Так в обнимку с детьми и подошел Прохор Никитич к Елене Гавриловне.
— Ну и ловко вы меня… Как на ринге, прямо на середину ковра…
У нее лицо горело от смущения, и глаза словно упрашивали: «Не сердитесь, пожалуйста, хорошо ведь получилось».
Но Прохор Никитич и не думал сердиться. Наоборот, ему сейчас хотелось обнять Елену Гавриловну и крепко, крепко расцеловать за то, что она привезла сюда Вовика, и еще за то, что была она сегодня какой-то необыкновенно простой и ласковой.
Между тем в лагере делалось все оживленнее. К Наташе то и дело подбегали подруги, уводили ее в сторону, о чем-то сговаривались. Вовик не отставал от нее ни на шаг. А Елена Гавриловна, оставаясь наедине с Прохором Никитичем, все время лукаво улыбалась, как будто угадывала его переживания. Он сказал ей шутливо:
— Издеваетесь? В другой раз не проведете.
Она рассмеялась, гордо откинув голову.
Когда сидеть на солнце стало очень жарко, Прохор Никитич пригласил Елену Гавриловну в тень, под деревья. Дети по-прежнему подбегали к ним, что-нибудь сообщали и снова убегали. Потом Наташа вдруг объявила, что Вовика она уведет в городок натуралиста, потому что наступило время кормить птиц и зверей.
— А вы пока погуляйте! — тоном взрослой посоветовала Наташа. — Можно сходить к реке. Здесь и тропка есть.
— Хорошо, хорошо, — сказала Елена Гавриловна, — мы обязательно сходим к реке.
— Правильно, к реке сходить не мешает, — сказал Прохор Никитич. — Я давно не был у воды…
Показанная Наташей тропинка вела через самые густые заросли дубняка. Местами ее совершенно заслоняли густолистые ветви, и, чтобы пробраться сквозь них, требовалось немало усилий. Но, несмотря на это, Елена Гавриловна шла впереди. Энергично раздвигая ветви, шутила:
— А вдруг начальник и секретарь партбюро заблудятся. Что тогда?
— Подадим сигнал бедствия, — отвечал Прохор Никитич.
— А если услышит Сахаров?
Прохор Никитич пристально смотрел на Елену Гавриловну, на ее полные розовые руки, на пышные волосы, красиво рассыпанные по открытой шее, и думал: «К черту все. Сегодня я, кажется, скажу ей. Скажу непременно».
— Лена! — произнес Прохор Никитич.
Она повернулась. Впервые он назвал ее так просто и ласково. И у нее возникло сомнение: «Может, ослышалась?» Не зная зачем, она быстро-быстро пошла по тропинке дальше.