Скупые годы
Шрифт:
Я сразу понял, что ломают дверь, и мгновенно спустился по лестнице вниз.
В щель, которая образовалась от сломанной доски, протискивалась человеческая фигура. Воры?!
В два прыжка я очутился около незнакомца и, схватив его за шею, прижал к земле.
– Стой, гадина! Попался?
– Пусти, Профессор, - прохрипел незнакомец.
Я вздрогнул и отшатнулся. Это был Колька Чернов.
Он втиснулся во двор, открыл дверь и, ругаясь, подступил ко мне с кулаками.
– Чего не отпирал, говори?
Я молчал. Я только сейчас вспомнил,
– Уж не случилось ли чего, - испуганно произнесла она, заметив выломанную в двери доску, - неужто воры?
– Нет, теть Шур, это вот он. Заперся и не откликается, - раздраженно ответил Колька, - и пришлось ломать. Дать вон по зубам-то.
– Ну, ну, - гневно вступилась хозяйка и, видя, что Колька отвернулся от меня, вздохнула: - Ну слава тебе господи, а я было переполошилась. А он, наверно, спал.
– Какое спал, - не унимался Колька, - мы целый час грохали. Тут мертвый проснется.
– Так и что, и этак бывает.
И хозяйка рассказала нам случай, как однажды ночью заблудилась в своей комнате.
Это развеселило ребят, а меня подбодрило, и я признался, что действительно спал.
– Ну и дрыхнешь, - Колька дружелюбно ткнул меня в бок кулаком, - а за шею-то ты меня здорово сцапал.
– Я думал, что воры.
Все засмеялись.
А через несколько минут мы уже сидели за столом и мирно ужинали. Ели горячие щи, картошку с солеными огурцами и молоко. После молока Колька поднялся и хлопнул себя по животу.
– Полный. Теперь на собрание.
– Пошли, - подхватили ребята, - идем, Профессор. Посмотришь, как там Саньку разукрасили.
И они потащили меня на улицу.
Мне не хотелось идти, но после всего случившегося я чувствовал за собой вину и не стал противиться.
– Вот посмотри, - бросил мне Колька, когда мы поравнялись с правлением колхоза.
Я остановился.
На серой, обветшалой от времени стене был прикреплен хлебом широкий лист бумаги, а на нем красовалась карикатура на Саньку Офонина. Ребята уже видали ее и вошли в дом, а я шагнул ближе и прочитал крупную надпись:
"В то время, когда на фронте идут тяжелые бои, когда в тылу все
школьники работают не покладая рук, Офонин беззаботно бегает по
полям за трактором. Позор лентяю!
Р е д к о л л е г и я".
– Редколлегия, - с иронией повторил я вслух, разглядывая знакомый Люськин почерк.
– Везде она сует свой нос.
И мне отчего-то стало немного жалко Саньку.
Его всегда, как магнитом, притягивает к машинам. Он и в своем колхозе летом почти совсем не работал, а целые дни и ночи вертелся возле трактора. Измажется весь в мазуте и ходит задрав нос, гордый, как будто совершил какое-то важное дело.
Мать не однажды колотила его за это, и все-таки Санька упрямо стоял на своем. Он лазил по чужим огородам, воровал огурцы, помидоры, подсолнухи и все это носил трактористам -
Часто Санька хвалился нам, что может управлять трактором самостоятельно, но мы не верили и смеялись над ним. Санька злился, размахивал руками, грозил нам и в результате оставался поколоченным.
Но взбучку можно перенести, а вот это...
Я взглянул на карикатуру и от досады сплюнул. В это время на мое плечо кто-то положил руку. Голос Витьки:
– Здорово, правда?
Я не ответил. Молча передернул плечами, чтобы стряхнуть его руку, и вбежал в правление колхоза. В комнате было людно и шумно. Я пробрался в угол, уселся на давно не мытый пол, съежился и вдруг, среди этого множества людей, почувствовал тоску одиночества.
Я не слушал, как проходило собрание, и только когда заговорили о премировании лучших работников, я насторожился и опустил голову. Мне было отчего-то стыдно. Я не хотел, чтобы назвали мою фамилию, и в то же время ждал этого - боялся, что ее не назовут.
Слова директора школы, хоть он говорил и тихо, в моих ушах гремели.
– Первая премия, - произносил он торжественно, а я от каждого слова еще больше ежился и сжимался, - принадлежит ученику 6-го класса нашей школы...
Я затаил дыхание.
– Большакову.
Я вздрогнул, сильнее вжался в угол и, кажется, засопел. Все притихли.
– Большаков, - позвал директор.
Я притаился.
– Вот он, здесь, - крикнул кто-то рядом со мной, и не успел я что-нибудь сообразить, как меня схватили и протолкнули вперед.
Раздалось дружное рукоплескание и такой же дружный смех.
Краска залила мне лицо, я сразу вспотел, дрожащей рукой взял протянутую мне книгу, что-то пробормотал, повернулся и, прокладывая локтями путь, метнулся в свой угол.
Больше я ничего не видел и не слышал. Говорил директор, говорили учителя, но их слова, словно осторожные воробьи, пролетали мимо меня. Мне было и неприятно, и обидно. Я понимал, что получил премию из-за Люськи, и злился на нее.
После собрания я возвращался домой угрюмый. Мне хотелось как-то отомстить Люське. А как?
Я шел, склонив голову.
Вдруг кто-то дернул меня за рукав.
Я повернулся.
Люська.
– Поздравляю.
– Она весело протянула мне руку.
Я вспыхнул.
Люська поймала мой суровый взгляд и опешила.
Ничего не соображая, я бросил книгу к ногам ошарашенной Люськи и процедил сквозь зубы:
– Возьми, это ты заработала, - и, как испуганный зверь, метнулся в проулок.
– Вова!
– вскрикнула Люська.
Но я не обернулся. Я перемахнул через изгородь и направился прочь от деревни в луга, освещенные полной луной. Шел не спеша. Торопиться мне было некуда.