Слабые люди

Хабаров-Триль Сергей

"Н-ну, черт!"

Усевшись у свежего холмика, явно вскопанного сегодня, она погрузила пальцы в песок– который Филипп наверняка стащил с детской песочницы, – и начала перебирать ими, создавая волны и бугры. Но сие занятие быстро ей наскучило и она двинулась обратно к дому. Проходя мимо помойных контейнеров– "Черт, ну почему именно на этом месте?!"– увидела у внешних стен именно то, чего ей до странного хотелось больше всего– длинноволосый силуэт в черной рубахе.

"Нашла!"

–Что делаешь? – спросила Соня, приблизившись к нему.

–Тс-с.– приложив палец к ее губам, другим указал куда-то наверх.

И вправду– наверху резвилась стая черных дроздов, то собираясь в беспорядочную тучку, то разлетаясь подобно эскадрилье при военном параде. Маленькие юркие тела стремительно проносились друг за дружкой, а иногда и наперерез. Краем уха Соня услышала треск

их маленьких глоток.

–Любишь наблюдать за птицами? – участливо поинтересовалась девушка, искоса глядя на непривычно заинтересованный взгляд Филиппа.

–Нет. Просто смотрю, как соседи развлекаются.

–Соседи? – не поняла она.

–Да. Они живут с нами почти бок о бок, в тех же домах, практически в метре от наших голов, в своих ячейках. Только наши ячейки комфортнее их. И дело ведь не в том, что так кажется– даже при том, что они забивают их соломой и веточками, делают внутри себе гнезда и в целом защищены от ветра и прочей непогоды, им все равно не так хорошо, как могло бы быть.

–Ячейки… неприятное слово.

–Зато весьма точно и емко. – важным тоном заявил юноша, подняв указательный палец и вдруг добавил, – Мы ведь тоже птицы.

–Мы?

–Да. Только нам подрезали крылья еще в младенчестве. – он печально улыбнулся и Софье эта улыбка уже не показалась столь некрасивой.

Красивый-не красивый– не суть важно, но что за чушь он несет?

–Но это же бред полный, не находишь?

–А откуда ты знаешь? – хитро подмигнул Филипп, – Ты же не рожала и не участвовала в родах, тебя вообще наверняка кроме приемной в сознательном возрасте нигде и не было. Акушерки принимают роды, после чего забирают ребенка на несколько минут. Как думаешь, для чего? Правильно– подрезают крылышки и лишают нас прекрасного.

–Чушь собачья! – негодующе воскликнула София, – Когда меня родили, сразу маме на руки дали и никто ни о каких крыльях не заикался. Ты совсем тупой?

Улыбка на лице парня погасла, уступив уже знакомой холодной доброжелательности.

"Сейчас пошлет."– неприятным холодком пронеслась мысль.

–Хорошо. – его голос звучал странно и неестественно, будто хрустя перемалываемой в ступке скорлупой, – Тогда вот тебе более правдивая версия– крылья нам подрезают те, кого мы любим. Мама с папой, жены с мужьями, а также и дети. Родители подрезают наши крылья, рвя в клочья любые наши стремления и мечты, не вписывающиеся в их картину будущего, вместо них навязывая свои, хотя по большему счету у нас-то и конкретных целей никаких нет, что значительно облегчают задачу. Если что-то и было, то лишь в том зачаточном состоянии, когда еще даже не осознается сознанием как нечто, заслуживающее внимания, а с ним и энергии на формирование, обдумывание, взвешивания "за" и "против" и, наконец, непосредственного воплощения в жизнь. Что же до собственно созданной семьи, то жены с мужьями попросту давят нас морально и физически, стараясь подмять под себя. Не потому, что им так хочется развлечь себя и проследить поэтапно за каждой реакцией и сопутствующим ей личностным разрушениям, но потому, что иначе не умеют. Не исключено, что внутренняя неудовлетворенность и отсутствие понимания о наличии альтернатив толкает их по проложенному предками пути, с каждым новым отпечатком ботинок лишь углубляя протоптанную тропу, погружая ее все ниже уровня поверхности. Ну и не будем забывать о том, что каждая из половин обладает навязанными ей предпочтениями, ориентируется по заранее расставленным меткам, не всегда совпадающим с версией партнера. И процесс начинается снова.

"Что верно, то верно."– Соня вспомнила мать с отцом.

–И наконец, – не останавливаясь ни на секунду, продолжал Фил, – Наши дети с концами отрывают уцелевшие обрывки, врезаясь надгробием в кучу дерьма, которую мы накидали за все дни своего существования и под которой наша жизнь и была погребена. Ведь мы убьем на них столько времени, средств, сил и нервов и это при том, что вероятность фактической окупаемости, как бы потребительски, если совсем уж мизантропично это ни звучало, очень низка. Мы– неблагодарные сволочи и воспитаем таких же неблагодарных сволочей, что аукается каждому новому поколению вне зависимости от культурных перемен и происшедших из них последствий, будь оно хоть образцом духовности и морали, либо верхом маразматичной тяги к личной выгоде и эгоцентризма. А ведь мы б столько могли сделать, не будь их всех! Просто пошли бы и сделали то, о чем мечтали всю жизнь! Мечты– это и есть крылья и момент, когда мы перестаем мечтать, означает, что нас окончательно приземлили, пригвоздили к

поверхности к миллиардам остальных бескрылых форм жизни. Мы– птицы. Мы рождены быть свободными, но вековые традиции и сам принцип формирования общества отобрали это у нас, навязав пустышку под названием "система", не следуя которой либо оступишься с пути и получишь по кумполу, либо сыграешь в ящик. Мы– птицы. Мы должны летать, покорять новые вершины, наслаждаться жизнью такой, какая она есть, не думая ни о ком, кто не думает о нас иначе, как о человеке, достойном блага! А вместо этого мы всю жизнь страдаем. Страдаем от безысходности нашего положения и от страха свернуть с пути, ибо это означает конец. Нет пути назад, а ты даже не будешь уверена, взлетишь ли хоть на несколько миллиметров, почувствуешь ли зуд восторга чуть ниже лопаток и выше пупка, как настоящая птица! Ты не уверена, заслуживает ли это того, чтоб пустить всю нашу жалкую жизнь на самотек. И это ужасно тяжело принять. А знаешь, что самое смешное?

Она качнула головой и тогда он ответил:

– Самое смешное то, что все, что я сказал– бред сивой кобылы, ибо вышеупомянутое есть суть необходимого, без которого мы станем просто животными, не задающимися подобными вопросами.

Соня не знала, что сказать в ответ, потому просто продолжила смотреть вместе с Филиппом на птиц. На душе заскребли кошки.

* * *

–Папа!

–Что, дочка? – отец оторвался от бумаг, хаотично разбросанных на своем рабочем столе, снял очки и положил их перед собой параллельно шариковой ручке, которой и вносил коррекции.

–Ты же помнишь, что обещал мне?

–Ты про телефон? Конечно помню! Как же я мог забыть, по-твоему? – заискивающе улыбаясь, мужчина почувствовал себя не в своей тарелке, как и всякий раз, когда дочь приходила к нему с очередным требованием купить ей то или сё. Соня это поняла и ей стало неприятно.

–Не делай так, пап.

–Как? – все еще глупо ухмыляясь, он упорно делал вид, что все в порядке.

–Не надо улыбаться так, как ты сейчас это делаешь! Ты выглядишь глупо и мне иногда стыдно, что ты мой отец.– невооруженным глазом было заметно, что она несколько перегнула своей резкостью палку, что слова больно ранили папу, но он лишь вновь скорчил ту же кислую улыбку и собрался было вновь углубиться в бумаги; видя это, она продолжила,– Забудь о просьбе, я лучше скажу о другом. Вам с мамой пора прекращать ваши оры по ночам, потому что из-за вас я не могу ни выспаться, ни просто спокойно посидеть у окна, потому как ты даже не можешь упросить маму кричать потише, чтобы я хотя бы в наушниках ничего не слышала. Мне не нравится слышать, что кто кому сделал, подгадил в утреннюю кашу или обложил по полной, так что… думаю, пора бы тебе перестать вести себя так, как ты ведешь себя обычно и ответить маме по заслугам.

–Чт… что? – севшим голосом переспросил отец, словно ему предложили предаться плотским утехам в церкви.

–То, папа! – Соня повысила голос, решив не жалеть его, – Мне, конечно, это не столь интересно, но пора бы тебе уже показать маме, из какого ты теста сделан. Мне стыдно смотреть на то, как она унижает тебя по поводу и без.– даже зная, как ее слова действуют на отца, она продолжала давить на больные мозоли,– Ты знаешь, что из-за твоих уступок ты давно уже перестал быть мужчиной в ее глазах? А я вот наслушалась разных историй, особенно во время телефонных разговоров, когда мама вовсе не прячется от меня и в открытую говорит, какой ты и остальные мужчины жалкие, и меня совершенно не радует перспектива стать свидетельницей того, как часть моей семьи унизит до конца вторая часть. Вспомню мою подругу Катю, у которой мама с папой так громко разводились, что ей пришлось перейти в другую школу из-за того, что ее постоянно все обсуждали. Так вот, ее перевели не столько поэтому, сколь по причине ее нервного срыва! А начиналось-то все так же, как и у нас– ее мамаша начала поносить ее папу, не стесняясь даже меня, маленькую девочку!

–Но ведь… если я скажу слово против… все! Конец! Твоя мама не будет со мной церемониться и постарается отобрать все включая и тебя тоже! – его глаза округлились, на лбу выступил пот.

–Успокойся, никто у тебя ничего не заберет. Я несовершеннолетняя, забыл? Разумеется, мама все это попытается провернуть– она же меня и учила, как это делать, на примере своих подруг, которых ты, разумеется, помнишь прекрасно. Только не забывай, что я по закону имею право выбора. Бояться нормально, но, может, тебя успокоит то, что я выберу тебя. Тогда и я и эта квартира останемся, а мамочке придется искать новое жилье. – имей слово форму, уже бы свилось на его шее скользкой ядовитой змеей.