Слабые люди
Шрифт:
–Тогда я сделаю вид, что отвлекаю тебя, и задам вопрос по поводу твоих линз.
–А что с ними не так?
–Все не так. Во-первых, это абсолютно не твой цвет глаз, потому что кожа твоя слишком белая, а волосы… ну, слишком черные, надо полагать? Верхняя половина твоего лица сливается с ними, в итоге создается впечатление, что у тебя кроме носа и рта ничего наверху-то и нет! Если бы ты, к примеру, собирал волосы в хвост, то это смотрелось более-менее нормально. Во-вторых, за этими линзами не видно твоего настоящего цвета, а я ведь даже не знаю, каков он. Голубой? Карий? Зеленый? Серый? Знаешь, я даже думала о том, что ты на самом деле слеп на один глаз, на котором у тебя образовалось бельмо, потому ты носишь две линзы, а не одну. В-третьих, из-за линз, особенно если их носить целыми днями, может ухудшиться зрение. Они же у тебя не оптические, правильно? Просто кусочки силикона, которые ты лепишь себе почем зря, хотя мог бы не мучить
–И? Что мне толку с твоей оценки моих линз? Черные и черные, пусть, дальше-то что? Снимать я их вовсе не собираюсь, выбрасывать– тем более. Не нравится их цвет– ладно, я понимаю и принимаю это, но снимать все равно не буду. Можешь утешиться тем, что мне действительно нравится черный цвет.
–А мне кажется, что ты все еще хочешь привлечь к себе всеобщее внимание и чем-то их поразить. – повернувшись уже полностью к собеседнику, заявила Соня, – Только вот поражаться тут нечему. Всего лишь обычный парень с обычными линзами в глазах, одевающийся как попало и где попало. – и он наконец улыбнулся.
–Будешь еще к моему стилю придираться?
–Нет– заставлю тебя помучиться догадками еще пару дней до тех пор, как я тебя поймаю в школе. А я поймаю– уж будь уверен!
Оставив его в одиночестве, Соня ушла домой, стараясь не шуметь на лестнице, ожидая, что вот-вот послышатся крики. Но нет– после того, как валаамов осел в лице отца наконец-то подал голос, пусть и не кардинальным образом, но ситуация поменялась. Мать уже не третировала отца, изо дня в день сохраняя приличие и не повышая голос, даже испрашивая у него разрешения на какие-то пустяки вроде отъезда по делам. Он же сохранял свою каменную мину, которую нацепил еще в тот день, когда его жена ползала перед ним, умоляя простить его. Он вовсе не простил и подозревал, что благожелательность жены лишь внешнее явление и внутри она все еще кипит от ярости, если вовсе не выискивает какие-нибудь способы осадить его на законном основании.
Несмотря на фиктивный мир, семья повисла в атмосфере напряженности. Соня, чувствуя это, подозревала, что дело движется к разводу. Стараясь не думать об этом, она находила спасение в учебниках, параллельно играя с Аврелием. Маленький непоседа стал ее единственным утешением.
Во время семейных ужинов стояла звенящая тишина. Все члены семьи старались есть как можно тише, аккуратно ставя столовые приборы не на тарелки, а на подставленные под них салфетки, словно тишина была единственным способом не позволить громыхнуть колоколу раздора. Попыток начать разговор даже о пустяках не предпринималось. Каждый думал о чем-то своем, сосредоточив все внимание на еде. Чувствуя себя виновной перед мамой и папой, Соня гадала, как же она может исправить ситуацию и помирить мать с отцом.
Но идеи никак не приходили в ее вздорную головку, вновь уступив место обезьянке, громыхающей тарелками.
Вернувшись в школу следующим днем, Соня не смогла поймать своего неуловимого приятеля. Даже когда подкарауливала его у решетки каждую перемену, простаивая до самого звонка на урок. Она поняла, что он сменил свое укрытие, перепрятал свое тело в другом столь же недоступном месте. Что он избегает ее точно так же, как и остальных. Решив попытать счастья, следующей переменой она отправилась наперекор школьникам, ринувшимся в столовую за булочками, в подвальные помещения. Обычно они были закрыты на навесной замок, но кто-то из уборщиков, видимо, забыл запереть металлические двери либо просто оставил их простаивать в надежде, что поглощенные учебой и собственными персонами детишки не додумаются вломиться в котельную. Добравшись до нее почти что вслепую, девушка поняла, что нашла второе укрытие, которое, впрочем, все еще пустовало. Только одинокий стол стоял под люминесцентной лампой с граненным стаканом, в котором когда-то плескался кофе, да валялся под ним скомканный клочок бумаги. Развернув лист, Соня тихим голосом прочла следующее:
"Пустыня. Слабый ветерок сметал с дюн песок, который медленно заметал свежие следы, оставленные подошвами верблюжьих ног. Цепочка вела к песчаному холму, перескакивая через край дюны почти вплотную к спине одинокого путника, что направлялся на восток, восседая на верблюде. Он был в сером плаще, лицо его скрывали тряпки, на фоне которых резко выделялись два орлиных глаза. Руки, затянутые в плотные холщовые перчатки, слабо обхватили передний горб животного, вцепившись пальцами в поводья, а тело, прислонившееся следом, еле заметно шатало. Яркое солнце нещадно пекло и, измученный жаждой, человек лицезрел мираж– прекрасный, сияющий город, полный воды, еды и добрых людей, беззвучно приветствовавшие его рукоплесканиями и воплями, слившись в одну сплошную жирную линию у самой городской черты. Обуянный видениями, не замечая ничего кроме своих грез, он шел прямиком в песчаную бурю. Мгновенье– и песчаная лавина накрыла его с головой, погрузив в адские пучины, завихрившись огненными смерчами. Повсюду раздавался вой, жуткие стенания раздирали
–Как красиво…
Соня не знала, но захотела восполнить пробел. Сегодня она найдет его на улице, подойдет и вручит рассказ, скажет, что ему нужно продолжить писать. Она подозревала, что он разозлится, возможно, накричит на нее, но была к этому готова– впервые за их недолгое знакомство она нашла что-то, что указывало на него, позволяло узнать чуть больше о нем и его жизни. Ей хотелось узнать его.
* * *
–Откуда это у тебя?!– на него было страшно смотреть– впервые за все время она увидела, как он злится.
Стоя перед ней и сжимая кулаки, Филипп будто не знал, что сделать– ударить ли ее, попытаться отобрать листок или просто плюнуть в лицо, выразив тем самым полное свое презрение к ней как к личности.
–Нашла в школьном подвале. Слушай… слушай же ты! – крикнула Соня, подняв руки, едва он сделал шаг к ней, но не успела продолжить.
Он отказывался слушать, отказывался понимать, что она пыталась ему сказать, вместо этого лишь выхватив листок и разорвав его в клочья.
–Нет! Зачем? – Соня упала на колени, собирая обрывки, – Зачем ты это сделал? Это же… это история, Фил! – почему он не понимает ее? – Я читала ее и хочу сказать, что мне понравилось! Я ума не приложу, почему ты бросил этот листок просто так в месте, где его нескоро бы нашли, я понятия не имею, что тобой движет, но то, что ты сейчас делаешь, недопустимо! Это!..– сжимая обрывки в левой руке, она сунула их ему в лицо, – Это– настоящая картина, которую ты видишь в своей голове и пытаешься нарисовать! Пусть она не идеальна, пусть она не имеет завершения, пусть даже у нее не будет продолжения, но ты… ты хорошо пишешь, Филипп. Не идеально, разумеется, но ты же только что начинаешь делать первые шаги в нужном направлении, так почему же ты сходишь с лестницы и стоишь на месте? Какой в этом смысл?!
–Смысла нет.
–Неправда!
–Слушай, ты…– но оскорбления застряли в его горле; постояв с минуту, бестолково хлопая ртом, Фил качнул головой, – Не надо лезть в мои дела. Если я что-то сделал, значит, так нужно было сделать. Я не собираюсь становиться писателем и не питаю никаких надежд и иллюзий на свой счет. То, что я написал– яйца выеденного не стоит и ты это знаешь. С чего тебе вообще волноваться о чем-то подобном?
–С того, дурак ты набитый, что мне понравилось!
–Не будем… об этом.
Казалось, разговор утомлял его. Отвернувшись от Софьи, Филипп в очередной раз отправился к дереву, но вместо того, чтобы забраться и исчезнуть среди веток, уселся у самого ствола. Помешкав, девушка присела рядом, продолжая смотреть на него.
–Ты так и не узнал моего имени, а я так и не сказала его тебе. Возможно, в твоем представлении я– просто персонаж твоей истории, которую пишет кто-то другой, решивший заполнить мной от силы пару страниц, но в моем представлении– а я, если ты вдруг не знал, все еще представляю и чувствую себя вполне реальным человеком!– ты являешься реальным и осязаемым человеком, о котором я ничего не знаю, но хочу узнать. Если не хочешь говорить о том, что ты пишешь, давай поговорим о чем-нибудь еще!