Следователи

Гусев Валерий Борисович

Но Кислинский недаром проработал пятнадцать лет следователем. Всяких он видывал. Цинизм Мухиной стоил дешево — Иван Иванович это знал. Не раз и не два он допрашивал Мухину, проводил обыски в ее квартире. Совсем незначительные обмолвки, интонации, собственные интуитивные догадки, сопоставления — все это и еще многое другое, соединившись в сознании Кислинского, заставляло его предполагать, что деньги Мухина прятала все-таки дома.

— А если попробовать сделать так, чтобы она сама отдала деньги или показала, где они лежат, — предложил начальник следственной

части областной прокуратуры.

— Бесполезно, — возразил Кислинский. — Она ведь точно знает, что ничего хорошего ее не ждет. Теперь в этих деньгах — вся ее будущая жизнь, все надежды.

— И все-таки давайте подумаем. Мы-то во всяком случае ничего не теряем. Есть, например, такой вариант...

Мухина, коротко кивнув, поздоровалась с мужем и села в кресло перед телевизором.

— Пока вы здесь будете отрабатывать свою зарплату, — сказала она, — нельзя ли телевизор посмотреть? Соскучилась. Когда-то еще увижу?

— В колонии, в Красном уголке. Да и нет сейчас ничего интересного. А впрочем, включайте.

Кислинский делал вид, что участвует в обыске, а сам внимательно следил за Мухиной. Началась игра в «холодно-горячо».

— Мухина, давайте выйдем на кухню, посмотрим, что там. А вы, товарищи, продолжайте.

Кислинский шел так, чтобы суметь перехватить возможный взгляд Мухиной в нужную сторону. И он его перехватил — мгновенный черный взгляд.

«Ну, — думал Кислинский, — что же мы здесь видим? Стена, окно, подоконник, который мы чуть ли не на части разбирали... Батарея водяного отопления...»

Он подчеркнуто поежился.

— Что-то прохладно у вас, — обратился он к Георгию Григорьевичу. — Я живу тут недалеко, по соседству, у нас уже затопили.

— А у нас плохо дело, слесаря надо вызывать.

— Слесаря... — задумчиво повторил Кислинский, ощупывая обе кухонные батареи. Та, что располагалась, под окном, была совсем холодной, другая — чуть теплой. Шальная мысль возникла у Кислинского.

— До поступления в юридический институт я работал слесарем. Думаю, что смогу помочь вам. Мне бы ключик газовый, первый номер.

— Может, не надо? А то потоп ненароком устроите, — нахмурился Георгий Григорьевич.

— Потоп? А вы как думаете, Светлана Васильевна, соседей мы утопим или кое-кого другого?..

— Исполнено профессионально! Ценю, ценю, Светлана Васильевна, — Кислинский неторопливо укладывал в конверты свернутые толстенькими трубочками деньги, извлеченные из крайней левой секции отопительной батареи. Она была надежно изолирована от других секций.

— Если бы не осень, если бы в доме было тепло, — ничего бы вы не нашли!

— В вашем доме и летом не было тепла, — возразил следователь.

Юрий Щекочихин

СЛЕДОВАТЕЛЬ НАЧИНАЕТ И ВЫИГРЫВАЕТ

«Легче всего сказать: дело только в нем самом. Но с Николаем все-таки произошла совсем другая история. Таким, каким я уже увидел

его в своем кабинете, он стал, когда окунулся в систему этих отношений. А что в ней было главное? Блат: ты мне — я тебе. И не просто блат, а престижность блата: смотрите, какая у нас жизнь! Вот и пошло у него, и поехало...»

Останавливаю диктофон, меняю кассету, перематываю вперед пленку, включаю. Голос, в отличие от первого — размеренного, ровного, не уходящего ни вверх, ни вниз, — взрывчатый, нервный.

«...Поняли, что он человек педантичный. Все действия у него, как у автомата, минута в минуту, повторялись из года в год. И когда машина подъехала к проходной, то именно в эту секунду он показался в воротах. Задержали. В машину. Вперед. Ни одного вопроса. По радиостанции передают на пульт, а оттуда — мне: «Едем». Знаю, что дороги двадцать минут. Пятнадцать, десять, пять. Из вестибюля передают: «Ведут». Готовлюсь. Открывается дверь...»

Ставлю еще одну кассету, последнюю. Еще один голос, не похожий ни на первый, ни на второй, но, в отличие от первых двух, давно и хорошо мне знакомый.

«Основная ошибка следователей, начинавших это дело, вот в чем: они шли по одной версии. Она показалась им наиболее убедительной, и даже ложные показания не насторожили... Но есть правило: мы обязаны видеть в обвиняемом, будь он даже заподозрен в самом тяжком, другого человека, который мог преступление и не совершать».

Даже так, вырванные из контекста, рассказы трех совершенно разных людей, живущих далеко друг от друга, отличающихся и по возрасту, и по должности в органах прокуратуры, и по характерам, кажутся продолжением одного и того же сюжета. Странного в этом, конечно, ничего нет. Объединяет этих людей одно общее дело, которому они служат.

Перед следователями прокуратуры все мы, кто пишет о них или снимает фильмы, в большом долгу. Засады, погони, Мухтары, взведенные курки оказались привлекательнее их негромкой работы. А между тем именно следователям прокуратуры достаются самые сложные преступления. При этом их поединки с преступниками проходят не где-нибудь в чистом поле, дремучем лесу или на людной городской улице — чаще всего за обыкновенным письменным столом. Там выигрываются схватки и достигается справедливость, торжества которой мы так ждем всегда.

Следователи прокуратуры в большинстве своем народ чрезвычайно скромный. Они редко появляются на людях в своих темных мундирах с зелеными кантами и золотистыми звездами в петлицах. Чаще всего остаются в тени. Вот почему хочется, чтобы вы познакомились с ними ближе.

Я рад, что, оказавшись на Всесоюзном совещании лучших следователей органов прокуратуры, смог разговориться с тремя его участниками. Рад, что есть эти три диктофонные кассеты.

Строчкам трудно сохранить тембр голоса, интонацию устной речи. Но все равно я решил, что их живой, непосредственный рассказ лучше поможет понять моих героев. Поэтому я и оставил их речь почти без изменений, такой, какой сам услышал.