Слишком поздно
Шрифт:
Осторожно тяну Слоун за волосы, запрокинув ей голову, и недоумевающе смотрю на нее.
Слоун улыбается, но по взгляду видно, что раскусила подставу.
– Я знаю, кто ты такой. Знаю, зачем ты здесь. Теперь ясно, чего ты ко мне клеишься.
Она отходит подальше, смотрит испепеляюще.
– Больше не смей со мной говорить, а то заложу тебя… Люк.
Она хочет пройти мимо, однако я встаю на пути и зажимаю ей рот ладонью. Мельком смотрю на заднюю дверь дома. Нас еще не спалили, однако мне надо
Слоун свирепеет, пробует отбиваться, но иначе никак: я применил силу ей же во благо. Наконец, когда мы оказываемся под защитой крон деревьев, я прижимаю Слоун к стене, хотя руки не убираю.
– Слоун, прекрати, – говорю, глядя ей прямо в глаза. – Слушай. Помолчи и послушай. Прошу тебя.
Она тяжело дышит, вцепившись обеими руками мне в запястье, и, только когда прекращает сопротивляться, я отпускаю ее. Нависнув над ней, упираюсь ладонями в стену.
Я и не попытаюсь ей лгать. Напротив, мне очень нужно, чтобы она поняла правду.
– Что бы я тебе ни говорил раньше… как бы я на тебя ни смотрел… сколько бы ни касался… все это было искренне, Слоун, не для работы. Понимаешь? Ни разу не для работы.
Она молчит, смотрит на меня с тем же недоверием, что и на весь остальной мир.
Я кривлюсь от досады. Это из-за меня она в таком положении. И ведь никак ее сомнения не развеять, хотя я сам дал повод не верить себе. Теперь не знаю, как доказать свои чувства. М-мать!
Я обнимаю ее.
Не буду ничего говорить.
Я просто обнимаю Слоун, потому что не могу видеть ее мучения.
Сперва она жесткая, застывшая, но через какое-то время расслабляется, тает в моих руках. Комкает в кулачках мою футболку, утыкается лицом мне в грудь и начинает плакать. Я как можно крепче прижимаю ее к себе, покачиваю.
Закрываю глаза и шепчу, зарывшись лицом в ее влажные волосы:
– Я вижу только тебя, Слоун. Ты для меня больше работы, выше добра и зла. Ты для меня все.
Я целую ее в висок, не ищу ничему оправданий, не пытаюсь скрывать, что я здесь на задании. Как бы она меня ни раскусила, сейчас мне все равно.
– Я здесь не просто так, но мои чувства к тебе с этим не связаны. Знай это.
Не прекращая плакать, Слоун отстраняется и смотрит на меня.
– Дай слово, что я не способ подобраться к Эйсе.
От этих слов душа рвется на части.
– Слоун, – шепчу я. Больше ничего на ум не приходит. Ее боль не дает связно думать, и я чувствую лишь вину. Тогда я целую Слоун в лоб, в висок.
Она облегченно расслабляется. Наверное, ощутила то же, что переживаю и я. Поверила мне.
Наши губы встречаются, Слоун как будто молча просит целовать ее, развеять последние сомнения.
И я отвечаю. Целую ее как можно искренней.
Нам нельзя целоваться,
Вжимаюсь в Слоун всем телом, и она стонет. Мир вокруг перестает существовать. Рассудка больше нет. Желание пересиливает, а судя по тому, как Слоун запускает руки мне под футболку, она тоже вся отдалась этому чувству.
Я как в тумане и в ближайшее время вряд ли из него выберусь.
Твою же мать.
– Боже, Слоун, – шепчу я и целую ее вскользь, хватая ртом воздух.
Я поднимаю сперва одну ее ногу, потом и вторую.
– Ко мне в машину, – шепчу, подхватив Слоун.
Во дворе темно, да и территорию дома окружают деревья, я не боюсь, что соседи увидят, как мы забираемся ко мне на заднее сиденье. Если нас с ней спалят…
Не хочу даже думать об этом. Далтон не писал, а значит, время у нас еще есть.
Захлопнув дверь, я тянусь к бардачку за резинкой. Затем падаю на сиденье, и Слоун садится сверху, упираясь мне в грудь и целуя.
Ее руки скользят дальше.
Я задираю на ней лифчик и ласкаю ее ртом, а она в это время стягивает с меня джинсы.
Надев презерватив, я хватаю Слоун за бедра и направляю, а она сдвигает в сторону трусики.
Все это время мы смотрим друг другу в глаза. Дыхание перехватывает, в машине внезапно становится очень тихо. Даже впуская меня в себя, Слоун не отводит глаз, а когда наконец я вхожу полностью, оба мы одновременно выдыхаем.
Еще никогда так приятно не было. И в то же время еще никогда я не испытывал таких угрызений совести за то, какой опасности подвергаю Слоун своим безвольным поступком.
Слоун наклоняется и обхватывает меня руками за шею.
– Люк, – с придыханием говорит она, губами касаясь моих губ.
Ну все, кранты.
Она назвала меня Люком.
Я целую ее так, как она того заслуживает: искренне, с уважением, с чувством.
Слоун начинает двигаться, и, закрыв глаза, я забываюсь.
Глава тридцать пятая
Слоун
Картер и правда ласкает меня отчаянно, будто от этого зависит его жизнь.
Он ласкает меня именно там, где мне нужно, и я боюсь разбудить не только Эйсу, но вообще весь район. Картер словно бы чувствует это и зажимает мне рот ладонью. Я со стоном валюсь ему на грудь. Руки и ноги трясутся, и я содрогаюсь всем телом, когда меня, будто молнией, пронзает неизвестное прежде ощущение.
– Люк, – я со стоном прижимаюсь губами к его губам. Мне нравится это имя. Мне нравится произносить его вслух и то, что Люку это приятно.