Случайные люди
Шрифт:
— Я не хочу нести смерть, — сказала я деревянно.
— Вы принесете покой павшим и мир живым, — сказала королева, не раздумывая ни секунды. — Помогите мне окончить эту войну.
Быстро же меняется ветер в парусах ее речей, подумала я. То смерть, то мир.
Но она права — я им должна. Сомнений в моей участи, не встреть я эту пеструю компанию, никаких нет: лес городских жителей не жалует. Тем более, не абы какой Лес, а волшебный и с заглавной буквы. Да и не только в этом дело. Черт с ним со всем миром, я не знаю этого мира и его королевств, но я
— Я посмотрю, что можно сделать, — сказала я осторожно.
Королева шагнула вперед, взяла мои руки в свои, сжала. Я сразу почувствовала мозоль от меча на правой ее ладони.
Она ушла, больше ничего мне не сказав, а я подождала еще минуту. Почему-то было стыдно, невозможно явиться к остальным прямо следом за королевой, словно мы с нею совершили что-то очень стыдное, и спутники немедленно догадаются и осудят. Я подышала глубоко, вышла из-под плотной кроны, подставила ладони мороси, протерла лицо. В конце концов, я хочу домой, а больше ничего не хочу. Благодарность королевы — хороший для такого случая капитал, который потом можно "обналичить".
Только я представления не имею, что делать. Сэр Эвин кажется в этом плане проще, покажи грудь — и дело сделано (по крайней мере, если верить Мастеру). Сам же Мастер, что-то мне подсказывает, на это не поведется.
К тому же, он не один километр ехал у меня в декольте — и хоть бы что. Наоборот, стал нелюбезен.
Перед нами лежала выжженная земля. Вздымались к небу обломанные пни, словно здесь шел ветер, валил лес и уносил, а следом за ним шел огонь, оставлял уголья и золу. И словно они оба пропали разом, докатившись до невидимого порога. Мы вышли, как на футбольное поле. Мастер присел, положил на землю ладонь, а потом долго отряхивал и тер платком.
— Мы можем остановиться здесь. Заклятья были произнесены давно, успели выветриться. Не сделают нам дурного. — Он показал за спину, на стену деревьев. — Но лучше не прямо здесь, а на живой земле.
— Значит, все-таки опасно? — пробормотала я, обходя черный ствол без веток.
— Не опасно, — сказала Мастер недовольно. — Грязно.
Показал измазанную черным руку.
Так мы и остановились — за первыми деревьями, чтобы была вида прогалина, а если кто-то через нее пойдет, нас самих заметил не сразу.
Всем на голодный желудок спалось удивительно спокойно. Кроме меня. Я ворочалась, распинывала одеяло, которое все норовило сбиться вверх и открыть ночной сырости ноги, шарила около себя, прежде чем повернуться на другой бок, чтобы ненароком не раздавить белку, вспоминала, что белка где-то живет теперь своей отдельной от Мастера жизнью, и в конце концов отчаялась задремать, села. Протерла глаза.
Женщина с болезненно-худым лицом спряталась в дерево, и тут же снова выглянула. Руки ее были как птичьи лапки, неловкие, с распухшими суставами. Я оглянулась. Около костра никого не было, чтобы
Мастера не было тоже, и порошок, судя по всему, он прихватил с собою. Я встала, увернулась от рук женщины. В уголках губ у нее собралась пена. Умерла она, видно, не самым приятным образом. А если жива, — Лес ведь показывает и живых, — то, видно, тяжело болела.
— Сочувствую, — шепнула я, подняла одеяло Мастера. Мешок его был на месте, лежал грузно, повернувшись ко мне надутым от бутылочек и тряпья боком. — Я вас не знаю, так что вы не по адресу. Но все равно сочувствую.
— Спаси мой народ.
Я обернулась. На месте женщины стоял мужик с копьем. Тот самый, что в прошлый раз. И все еще орк. И глаза все еще горят, как чертовы угли чертова костра, в который вся наша чертова компания не способна собраться и регулярно кидать чертов порошок от чертовых визитеров из прошлого. Черт.
— Черт, — сказала я вслух, рассердившись. Мужик торчал надо мною, как Дед Мороз под новогодней елкой. Я села на еще теплую простыню Мастера, уставилась снизу вверх. Спросила вполголоса:
— Вы кто?
— Останови войну.
Говорил он медленно, старательно, словно плохо знал язык, повторяя за кем-то, заучил две фразы и теперь за них держится.
— Вы не по адресу, — сказала я и ему.
— Мой народ страдает.
— Поздравляю, — буркнула я. Это все сон, ну, в крайнем случае, этот орк пришел к кому-то из спящих. Вот бы растолкать и свести их, пусть побеседуют.
— Спаси тех, кого еще можно спасти.
— Я тоже страдаю, — сказала я. — Думаете, мне приятно торчать в этом гостеприимном местечке? А ваши кампании делают его еще гостеприимнее.
Орк что-то прогавкал, белые клыки ходили, как иглы швейной машины, а глаза потемнели, почти погасли. Я пожала плечами.
— Не понимаю. На Осенней речи, пожалуйста.
— Останови войну.
Я подняла брови. Так значит, с ними можно разговаривать? Ух, что же я упустила сказать Марху Мэлору все, что у меня накопилось?!
— Я бы с радостью, но как?
— Не дай им дойти. Останови.
Поиграть в Ивана Сусанина, а? Это я могу. Я это могу, даже когда не хочу, просто нужно запустить меня в лес и отобрать телефон со спутниковой навигацией.
— И что, тогда все прекратится, и настанет мир во всем мире?
Орк поднял копье, уложил на плечо и пошел строевым шагом меж деревьев к прогалине. Я окликнула его, потом встала, пошла следом.
Вместо выжженной земли под ноги мне лег камень, вместо древесных остовов вверх торчали узорные колонны. Было темно, только впереди белел плащ с красным гербом, и что-то светилось там, куда шел мой провожатый. Я нагнала его, пристроилась рядом, чтобы не загораживал.
Уже знакомый господин в золотых доспехах отступил в тень, только блеснул в факельном свете меч и тоже пропал. Тени клубились, накатывали и отступали… как тогда, под водой. Я потерла горло.