Случайные люди
Шрифт:
— Глупо противиться духам и предлагать им честную борьбу, — сказала королева, — когда можно их провести. Следует только помнить старые сказки. Духи не живы. Они не учатся.
— Я тоже помню. Сказку, — сказал Мастер, разом помрачнев. Сел на траву, держась за живот, и потерял к королеве и к окружающему всякий интерес. Очнулся, только когда Полла подала ему флягу. Половину он выпил, проливая на себя, половину извел на мытье рук и лица, и все равно потом жаловался, что грязен. Там, куда я выплеснула содержимое бутылки, трава засохла, земля запеклась, и из нее торчал ветвистый росток, похожий на помидорный куст, только без листьев. Ветки гнулись под тяжестью налитых кирпично-рыжих плодов. Мастер сказал не есть их, а лучше и вовсе не прикасаться. А то отрастут рога в самом неожиданном месте, или еще что похуже.
Лиуф снова нес двоих, на этот раз —
Я подняла голову. Звезды висели крупные, как рассыпанные елочные бусы. Над городом нет таких звезд. Я поняла, что улыбаюсь. Живая… и хорошо. И все живые.
Порошок в костер бросал теперь сам Мастер, как только заявлялись видения. Я успевала разглядеть давешнего мужика в мятых доспехах и одного из юношей, иногда — Марха Мэлора или кого-то из его братии. Они приходили только ночами, топтались у края светового круга и убегали, когда огонь вспыхивал от порошка алым.
— Ловко вы, — похвалила я в очередной раз. — И там, в городе, и сейчас.
Мастер буркнул в ответ, что справляться с проблемами, которые лезут из тонкого мира и беспокоят живых — его обязанность. Я завернулась в плащ, вздохнула. Как попросить прощения, что затащила его в последние стычки, я не знала. И надо ли. Хотел бы уйти — ушел бы, и не слушал всяких приблудных девиц, которые не знают ничего об этом мире. А так даже хорошо вышло. Обошлось. И он жив, и мы. Хорошо же?..
Я решила, что ни в чем перед ним не виновата, но знала, что долго мое успокоение не продлится. Объясниться бы, но как? Мастер поглядывал, щурясь, на подступающие тени, усмехался. Сэр Эвин чинил упряжь, которую порвали корни страховидла, когда удерживали коня. Приходил, с шорохом и звоном пряжек бросал ворох ремней и принимался в них копаться, скрипеть ножом и шилом. Потом уходил мерить, и его подолгу не бывало. Полла зашивала порванное платье королевы. Королева спала. Мастер напоил ее и Поллу каким-то вонючим зельем, предварительно проговорив-пропев над ним несколько строф. Предлагал и мне, и сэру Эвину — для скорейшего заживления внутренних и внешних повреждений. Сэр Эвин выдохнул и опрокинул, как стопку водки, потом хватал ртом воздух, выкатив глаза. Я вежливо отказалась. А, наверное, зря: королева уже не плевалась кровью, и сэр Эвин выглядел неплохо, с него отвалилась последняя корка, и он отчаянно чесался и дергал плечами.
Я похвалила целительские навыки Мастера. Он ответил, что он — не целитель, и я делаю ему комплименты потому, что не видала настоящих целителей.
Так мы и сидели у костра в молчании — и предыдущие дни, и сегодня. Лес вокруг сделался больной, на нас дважды нападали пустоглазые твари. Я ходила потом среди сожженных и нарубленных сэром Эвином шевелящихся кусков, переворачивала их ботинком, искала топорик. Топорика ни у кого не было, были редкие ножи и мечи, а в основном — когтистые лапы.
— Это делает с людьми… с орками Лес?
— С людьми тоже, — сказал Мастер. — И Лес. И Эбрар. Они заражены одним.
Я вспомнила Марха Мэлора. Он был не такой. Он был совсем как человек.
Хотя почему "был". Я подняла глаза. Он стоял и глядел на меня поверх пламени — почти как настоящий. Я притопнула ногой, шуганула, как голубя. Марх Мэлор пошатался между стволов, повернулся спиной.
— Подбросите еще порошочку? — попросила я Мастера.
Он вздрогнул, моргнул. Уставился на меня досадливо. Я виновато улыбнулась: оторвала от мыслей. Бывает.
— Он вас беспокоит, леди? — Мастер мотнул головой в сторону шлявшейся поодаль тени.
— Есть немного.
Мастер сунул пальцы в мешочек, поднял руку, показал тени щепоть. Сказал что-то громко и протяжно. Тень попятилась, сумрак скрыл ее. Мастер ссыпал порошок обратно.
— Ловко вы, — сказала я и вспомнила, что говорю это слишком часто.
— Это тот самый, про кого рассказывал Эвин?
— Не знаю, про кого он рассказывал, но наверное.
— Он доставил вам неудобства?
— Если считать неудобствами обещание поселить у себя и пользоваться, и убить, если не соглашусь, то можно сказать и так, — пробормотала я. Поежилась, запахнула и без того запахнутый плащ. — Почему он ходит за мной? Все-таки подох?
— Эти места называются Быстрыми тропами. Здесь вас догоняют
— А вас кто-нибудь догнал?
Мастер тер пальцы от порошка. Не ответил. Я выпутала из плаща одну руку, протянула к огню. Сэр Эвин за спиной, ругаясь, подошел, зарылся в сумки, вытащил какой-то инструмент, просунулся между нами с Мастером, запалил в костре факел и ушел обратно. Я проводила его взглядом, заметила, как за ним потянулась тень одного из мертвых юношей. Видимо, принц. Сэр Эвин, кажется, перестал обращать на них внимание, отмахивался, как от комаров.
— Есть такая сказка, — сказал Мастер. — Про стража королевской дороги. Он собирал плату за проход и проезд, гонял бандитов. Был честный, не покидал своего места. Когда в старом дворце перестали жить, дорогу забыли. Стража тоже. Когда люди покидают место, природа и магия дичают. Дорога стала тропою, и страж врос в тропу. Однажды по тропе ехал к родне гончар с невестою — решили срезать. Страж давно не видал живой ласки. Он попросил плату: невесту. Гончара отпустил. Тот убежал и вернулся с родней. Страж вновь попросил плату — с каждого по два пальца. Несогласными платить мостил дорогу. Гончаровы родственники, порядев, согласились. Страж отнял у всех большие пальцы, они уронили вилы, косы и все оружие, что захватили — и разбежались. — Мастер потел бровь, продолжил: — Дороги стали бояться, но иногда все же пользовались. Гончарова невеста давно уже умерла, и страж просил в уплату людей. Если путник шел один, то отдавал ногу или руку, если вдвоем — то спутника, если толпою — то выбирали одного или двоих. И вот однажды ехал этою же дорогою чародей со слугой. Победить он стража не смог, договориться тоже, и слугу пришлось отдавать. Чародей рассвирепел и уехал, пообещав себе вернуться, потому что не можно чародею признаться, что кто-то оказался могущественнее него. А была у чародея дочь, изве… — Мастер замер, сморщился, чихнул, вздрогнув всем телом, пробормотал "непременно" на мое "будьте здоровы", и рассказал дальше: — Известная красавица. Чародей заперся с нею в башне и не выходил четыре дня, а как дверь отворилась, из нее показался не он сам, а древний старик с безжизненным телом на руках. Так он и отправился в путь, тело устроив в повозке. Страж его не узнал, спросил плату. Чародей, прикинувшийся стариком, принялся плакать и причитать, что ему нечего отдать, но если страж того желает, он может забрать его внучку, все равно старик извел на ее лечение все деньги, и теперь голодает. Дух взглянул на деву — и разгневался: обмануть меня захотел, дед?! — Мастер сделал большие глаза. — Одно тело всучить? Это не плата, а половина, отдавай и душу. Старик испугался, молил о пощаде, а страж схватил его, потряс, и выпал на землю сосуд, где томилась душа девы. Старика страж не убил, хотя и потрепал, отправил своею дорогой, а сам остался с телом да с сосудом. Вынул пробку, поднес сосуд к губам девы, она вдохнула свою душу назад, открыла прекрасные очи… сказала слова, как научил отец, и стража заточило в сосуд, прежде чем он успел что-то понять. — Мастер шмыгнул носом. — Зачарованные сосуды не терпят пустоты. А чародей, сбросив личину, вернулся потом, забрал дочь и заточенного стража, а потом поднес его королю вместе с вестью о том, что дорога свободна.
Он замолчал. Я почувствовала, что тоже сейчас чихну, растерла нос.
— Какая полезная оказалась сказка. Просто-таки практическое руководство.
— Эбрар впереди нас, — сказал Мастер, не обратив на меня внимания. — Он шел здесь, оставил пятую часть войска, чтобы добраться до старого дворца.
— И что это значит?
— Что нас встретят, — сказал он скучным голосом. Кашлянул, совсем другим тоном проговорил: — Мне рассказывал ее Мастер-распорядитель. Сказку. Когда я болел. Много чего еще рассказывал. — Он смотрел в костер, и лицо его сделалось совсем острое, как у рыбы. — Потом спрашивал, как я запомнил. Вы правы. Это руководство. Он знал много сказок. Редких, каких больше не знал никто. — Он зажмурился, потер глаза. — Очевидно, рассказывал не только мне.
— И в чем же мораль? — спросила я, просто чтобы что-то сказать и не повисло той тяжкой тишины, которая прибавляет в весе с каждой секундой и скоро становится неподъемной.
— А мораль, леди, в том, что не бывает ничего только для тебя. Даже проклятой сказки. — Он глянул на меня искоса. — Что уж говорить об остальном. Эльфах. Людях.
Люди не бывают чьи-то, хотела сказать я. Чьи-то бывают только вещи, и то только если государство охраняет частную собственность. И сказки… почему бы не делиться сказками?