Случайные люди
Шрифт:
Лучком попрекнет и хлебцом,
А звать станет жадной змеюкой,
И станет, как вижу, вдовцом.
Отец рассердился и запер
В чулан непокорную дочь:
Пока не решишь ты наверно
Отсюда не выпущу прочь!
Полла замолчала, слегка покачалась на ходу из стороны в сторону.
— Так кого же она выбрала? — полюбопытствовала я. Королева с сэром Эвином на меня шикнули. Слушали, значит… Нет, но должна же она была кого-то выбрать, правильно? Иначе песня не песня, как же мораль в искусстве? Чем более
Полла набрала воздуха в грудь, и я была готова услышать еще десять куплетов с подобающим поучением в конце, но исполнительница вдруг уставилась в сторону, на протянутые к нам кривые ветки, и пропела торопливо, почти проговорила речитативом:
А девица в графа влюбилась
И на косе удавилась.
— Это все? — на всякий случай уточнила я после нескольких секунд молчания.
— Все, — подтвердила Полла.
Дикие нравы.
Дикие… я глядела из-за спины сэра Эвина, как болтаются ноги Мастера с боку седла и жалела, что некого спросить, к чему снится мужик с копьем. Спасите, видите ли, его народ.
Я шепотом, отворачиваясь от Поллы, пересказала белке сон. Спросила: знаете, к чему бы это?
Белка пискнула дважды.
Ночью выли волки. Белка забилась мне в лиф так глубоко, что почти щекотала живот. Полла ойкала и оглядывалась, но все равно развешивала на низких ветках белье проветриться. Сэр Эвин прилег, как только мы остановились, и после ужина уже не шел спать, а сидел у костра с мечом рядом и самодельным факелом наготове, чтобы быстро его поджечь и хлестать огнем по хищным мордам. Волков я боялась больше, чем даже не умирающих тварей: зверям-то все равно, есть ли на мне печать жизни, нету ли, увидят — обглодают до скелета. Я села у костерка тоже, откинула плащ, принялась отколупывать край корки. Потом сходила за составом и тряпицей. Сэр Эвин наблюдал. Сказал негромко:
— Не убирайте, как закончите, леди. Я тоже.
Отдирал он, словно тело было — казенное, и не жалко. Там, где я тянула осторожно, по миллиметру, сэр Эвин дергал, как скотч с долгожданной посылки. Промакивал кровь той же тряпицей, которую прижимал, отмачивая черное, омертвелое.
— Сумасшедший вы человек, — сказала я. — Дайте сюда.
Сэр Эвин помедлил, экзаменуя меня взглядом, но флакон передал. Я пошлепала его по спине, чтобы развернулся к свету. Белка высунулась из лифа, я достала ее, усадила на траву: не мешай. Сложно было помнить, что это — Мастер. Мастер — это вон там, под деревом, укрытый плащом сэра Эвина, бледный до того, что мраморный профиль виден даже отсюда.
Сэр Эвин разложил на коленях рубаху и зачем-то подтянул к себе меч. Вытащил из ножен, положил поперек колен. Я подождала, начнет ли точить или полировать — чтобы не отдирать в этот момент, а то меч острый, дернется — может остаться без пальцев.
Но ничего такого с мечом он делать не стал, просто положил одну ладонь на крестовину, другую — поперек клинка, и так и сидел. Смирно, даже когда я дергала, не щадя. Чешуйки мертвой черной плоти вспыхивали на углях зеленым пламенем, шипели, и это шипение и моя возня, дыхание сэра Эвина и шуршание белки в траве — только они нарушали тишину. Стих страшный звериный вой,
Спина сэра Эвина была горячая. Я положила ладонь около отметины, чтобы натянуть кожу, прижала влажную тряпицу. Вниз, вдоль хребта побежала мутная капля, юркнула под ремень. Я стерла ладонью мокрый след. Провела пальцем вдоль шрамов. Огладила вокруг новой кожи. Ее было много, старые шрамы на ней были тоньше, но все же не исчезли. Значит, глубокие. Я представила, сколько было крови, сглотнула. Сэр Эвин пошевелил плечами, я опомнилась, отколупала край метки. Сказала:
— Мы чуть там все не полегли.
— Сложить голову за королеву — не позорно, — сказал сэр Эвин вполголоса.
— Позорно — не позорно, а живому как-то приятнее.
— Не должно ставить жизнь первее чести и клятв.
Я хотела спросить, сам придумал или кто подсказал, но прикусила язык. Конечно, подсказали, он твердит это, как отличник у доски. Знает, что правильно, верит, что правильно, но это все равно — не его. По крайней мере, формулировки.
Ручья мы сегодня не нашли, только тихонький ключ у тропы, и не мылись как следует. От сэра Эвина пахло сильно, живым, а не болезнью, как сразу после города, когда он не мог стоять самостоятельно.
Я наклонилась ниже, почти коснулась носом хребта, вдохнула. Сэр Эвин дернулся, я убрала волосы за уши, чтобы не щекотали, понюхала снова. Он сам так проверял на себе и Мастере, когда случалось пораниться: нет ли заражения.
Я коснулась губами позвонка. Тут же отпрянула, огляделась. Все спали, угли потрескивали, сэр Эвин дышал шумно, словно ученик кузнеца раздувал мехи. Я выдохнула, села удобнее, принялась отколупывать черное с ребер.
— Это непростое оружие, — сказал сэр Эвин. Я заглянула сбоку. Он поглаживал меч так нежно и осторожно, как иные не гладят бедра любовниц. А совершенно зря. Я кашлянула, полила из бутылки на тряпицу. Сэр Эвин продолжал:
— Это заговоренный меч. Никто не помнит мастера, который его изготовил и наложил чары, здесь нет клейма, но рассказы о чудесах были на слуху. Принц Гервон взял штурмом замок и пообещал каждому то, что он выберет в его сокровищнице. Я был среди первых. Я выбрал меч. — Сэр Эвин потер большим пальцем под гардой, словно ласкал под подбородком домашнего любимца. Помолчал, продолжил совсем тихо, так, что мне пришлось замереть и не шуршать, чтобы расслышать: — Он был пылок нравом. Принц. Высек меня сам. Во дворе замка.
— Почему? То есть — за что?
— Оружия, о котором рассказывают как о чудесном, — проговорил сэр Эвин странным голосом, словно улыбался, — не должна касаться рука неблагородного. По крайней мере, не раньше господина. Принц был в ярости. Но он сдержал слово. Сам вручил мне меч и разрешил оставить.
Я погладила пальцем шрам.
— Это у вас оттуда?
Сэр Эвин рассеянно сказал "да", двигал локтями, явно что-то делал с мечом. Я разглядывала шрамы и прижимала тряпицу к мертвому. Мы могли погибнуть, но все равно отметины от злых призраков остались не такие страшные, как от гнева избалованного собственным высоким рождением мальчишки.