Случайные люди
Шрифт:
Они не стали спрашивать, что тут произошло, хотя глаза сделались большие и любопытные. Пара девиц свернула ковер и уволокла, а третья ушла за ними и скоро вернулась с небольшой чашечкой, от которой свежо пахло какой-то травой. Я опрокинула, как стопку горячительного, закашлялась от горечи, прилегла, как советовали, и с удивлением заметила, что головная боль затухает.
— Мастер просил передать, что рад вам услужить, — сказала девица, которая стояла надо мною, словно боялась, что я опять ее вышлю вон.
Мастер… ч-черт побери. Я села на кровати.
— Да.
Девица доложила, что Мастер представлений — большой знаток всяческих составов для утешения хворей, и может даже простую воду заговорить так, чтобы принесла облегчение.
Да, Мастера это умеют, подумала я. Полезные всякие зелья.
Полезные зелья. Гм.
Девушки в который раз остались недовольны, когда я велела им одеть меня и сопроводить. Как же это. Самой прийти… не можно. Неприлично. Они говорили так каждый раз. Я послушно вертелась спиной и боком, пока они подтягивали ленточки корсета, и гладко врала, что в моих краях очень даже можно, и это даже приличнее, чем если бы джентльмен являлся к даме по своему желанию. Хотя почему врала… дома мне никто не запрещал позвонить "Я сейчас буду" и прихватить по дороге что-нибудь вкусное. Люди становятся мягче и пушистее, когда скормишь им что-нибудь вкусное.
Вкусного не было. Был сосуд, который морозил мне ладонь. Девицы вежливо не обратили на него внимания, зато не переставали говорить, что заходить на воинскую половину дамам вместно только по очень важным делам… да и не всем дамам.
Они явно очень хотели (но мешал местный этикет) возразить, когда я у порога отослала их вон и сказала, что обратно найду дорогу сама, и тогда, когда решу. Надо выучить их имена, а то и туфли подадут, и завтрак, а я принимаю, как будто так и надо… отплатить нечем вот только. Серьги и кулон давно сгинули в чужих руках, а туфель здесь таких не носят, какие лежат в моем все еще не разобранном до конце мешке.
Я проводила девушек глазами, позавидовала, как ловко и грациозно они ходят в платьях, и вздрогнула, когда за спиной открылась дверь. Сэр Эвин долго меня разглядывал, пока я не оттерла его плечом с дороги. Сосуд прятался в кошельке "для женских мелочей" на поясе и холодил сквозь корсет.
— Леди… что вас… м… привело так поздно? Доброго вам вечера.
Мне страшно быть одной сегодня. Потому что, если я буду одна сегодня, я сорвусь в башню к Ове, и скормлю его заклятьям мою внезапную попутчицу, которая мне ничего не должна, а тем более — таких жертв. Ночами особенно тоскливо и хочется домой. Особенно когда лежишь одна, а от мебели и одеяла веет странными запахами, все вокруг чужое, и знаешь, что проснешься — а воздух и люди так чужими и остались.
— Поговорите со мною, — сказала я. Подумала: и держите крепко, чтоб не наделала ничего, о чем буду жалеть. И так о многом жалею… — Мне одиноко здесь.
Сэр Эвин снова высунулся в дверь и зычно крикнул. Скоро у нас было вино, хлеб и какая-то масса, которую нужно было класть на хлеб шматами.
— Сколько звезд нынче, — сказала я, старательно глядя в окно. — Приоткройте ставни? Такая ведь красота.
Сэр Эвин
— Верно, леди, — сказал сэр Эвин, облокотившись на подоконник. — Нынче ночью видно Загонщиков, — он показал, а я все равно не видела со своего места. — Созвездие предвещает перемены.
— К лучшему?
Сэр Эвин высунулся в узкое окно почти по пояс, шумно дышал.
— Неизвестно. Просто перемены. Но именно во время перемен тому, кто праведен, приходит награда, а злодеев настигает воздаяние.
А мне всегда казалось, что перемены и смута — это когда нет никакого порядка, и тот, кто половчее и понаглее, чем остальные, срывает в неразберихе куш.
— Тогда — за перемены, — предложила я, подняв свой кубок и старательно улыбаясь. Пленка растворилась, и я встала, подала вино мужчине, как это и полагается, наверное, тут.
Не буду сегодня одна. Даже если придется устроить это своими руками, а не уповая на красивую ночь и то, что рыцари должны падать к ногам дам с гарантией. Посиделок на лавочке хватает ненадолго.
Сэр Эвин нахмурился, подозрительно глянул в кубок после первого глотка, но все-таки выпил. Я украдкой выдохнула, улыбнулась, пригубила свою порцию. Кислятину же тут наливают благородным!
Сэр Эвин пил и поглядывал на меня, видимо, ждал, чтобы я начала разговор.
— Расскажите еще про созвездия, — попросила я. Мы вместе стали к окну, и он не убрал руки, когда наши локти соприкоснулись. Внизу лежала темень, все добрые обитатели замка спали как честные люди. Мы с сэром Эвином, как, видимо, люди не совсем честные, принюхивались к вину в кубках, и он рассказывал:
— Родившимся в ночь, когда хорошо видно Загонщиков, суждены великие дела. Необязательно славные, но те, что народы запомнят. Говорят, Эбрару светили эти звезды, когда его вытащили из смрадного чрева.
Я передернула плечами. Выдумают тоже… нормальное было чрево и нормальная мама, а младенцы все безобидные. Это потом начинается… великие дела, завоевания, сила и власть. Я отхлебнула из кубка.
— Поцелуйте меня.
Сэр Эвин подождал, пока я повернусь к нему, наклонился. От него пахло этим вином и еще чем-то… Мастером. Я зажмурилось. Должно быть, зелье. Мастер пах зельями…
Я отстранилась, а сэр Эвин не стал меня удерживать.
— Я… проведу с вами ночь, — сказала я.
— Как пожелает леди.
Глаза у него были матовые, как черные виноградины.
— Или нет, — сказала я задумчиво.
— Как решит леди, — сказал сэр Эвин, подобрал с подоконника кубок.
— Вы пейте, пейте…
Он отпил.
Я почесала бровь. Так. Это уже интересно.
— Вы меня любите?
— Люблю, — сказал сэр Эвин послушно.
— Больше, чем свою державу и свою королеву?
На секунду лоб его пошел морщинами, но потом он все же сказал спокойным тоном:
— Больше.
— Принесите мне голову королевы Рихензы.