Смертельное шоу
Шрифт:
– - Потом объясню...
Перегнувшись над столом, Золотовский выудил из пачки "Camel" сигаретку, размял ее в пальцах, посмотрел на золотую печатку на одном из них, поморщился и сказал:
– - Девочку ты знаешь.
– - Серьезно? Она уже в раскрутке?
– - Нет. Это моя секретарша.
– - Э-эдик! Побойся Бога, ей слон на ухо наступил.
– - А фэйс?
– - И голос!.. У нее же не голос, а хрип колдуньи...
– - Очистим, отмикшируем. Я же говорил, "фанера"! Главное -- фэйс, личико. Ты знаешь, какие у нее
Аркадий почмокал своими, тоже немалыми, и немного отступил. Всего на шажочек.
– - А если ее потащут на какой-нибудь конкурс? А там надо в натуре...
– - Перешел на блатной жаргон?
– - Нет, я имею в виду натуральное пение, живьем... Потом же не отмоемся!
– - Я сказал, это мои проблемы!
– - Э-эх, ладно! Но учти, это будет средний уровень. Вытянуть можно только клиповым антуражем и скандалами.
– - Это я обещаю.
– - А что за парень?
– - Сейчас.
Гремя стулом, Золотовский выбрался из-за стола, тяжело протопал к креслу, плюхнулся в него и, снова став величественным и суровым, притопил клавишу на пульте.
– - Венерочка, ко мне есть посетитель?
Он вскинул левую руку, и сползший с запястья рукав пиджака открыл часы "Вашерон Константин". На строгом, без всяких цифр, диске две такие же строгие золотые стрелочки показывали половину пятого.
– - Есть молодой человек. Он ждет уже полчаса.
Ткань вновь скрыла циферблат, и Золотовский, опустив руку, мягко приказал:
– - Пригласи его ко мне, Венерочка.
Под щелчок зажигалки в кабинет вошел Санька. Вокзальная ночь все еще спала в складках его куртки, а запах сырых тряпок и дешевой жареной колбасы пробивал и сквозь едкий дух плохого одеколона.
Золотовский закурил, выдержал минутную паузу и спросил Аркадия:
– - Изучил?
– - Ты о чем, Эдик?
– - Я говорю, изучил объект? Из этого парня надо сделать что-нибудь приличное.
У Саньки повлажнели ладони. Где-то под сердцем забурлила, кипятком зашлась ярость, поперла, понеслась к горлу, и он еле сглотнул, чтобы не дать ей выхлестнуться.
– - Как он тебе?
– - Средний уровень.
– - А если волосы отпустить?
– - Тогда... тогда...
– - Аркадий сощурился и стал похож на часовщика, к которому пришел новый посетитель с безнадежными часами.
– - Тогда получится что-нибудь похожее на Есенина. Если он, конечно, курчав.
– - Он не курчав, -- за Саньку ответил Золотовский, хотя вряд ли мог это знать.
– - Можно, правда, сделать химическую завивку...
– - Можно что угодно. А как у него с голосом?
– - Спой чего-нибудь, -- пыхнул дымом Золотовский.
Даже в зоне Санька не ощущал себя вещью. Здесь ощутил. Ему хотелось сделать хоть шаг, но ноги почему-то не шли, будто и вправду он весь превратился в неподвижный шкаф. В горле было суше, чем в пустыне в полдень, но он все же собрал все силы к шее и прокашлялся.
– - Давай-давай, не менжуйся!
– - еще развязнее кинул Золотовский, и Санька вдруг ощутил, что оцепенение прошло.
В
– - "Царевна Несмеяна", -- еле ворочая языком, проговорил он.
– - Слова и музыка Шангина-Березовского...
– - Ты чего гонишь?!
– - выкрикнул из кресла Золотовский.
– - Шангин в "Что? Где? Когда?" играет, а Березовский -- в Совете Безопасности замом у Рыбкина. Ты что, издеваешься?
– - Эдик, не горячись, -- простонал Аркадий.
– - Что значит, не горячись?! А если над тобой издеваются?!
– - Это правда песня Шангина-Березовского. "Трудное детство" ее просто реанимировала. Это один человек, а не два.
Губы Золотовского впились в сигарету и за одну затяжку сожгли не меньше сантиметра табака. Санька зачарованно смотрел на появившийся серый кончик сигареты. В зоне таким кусочком табака вволю накурились бы не меньше трех человек.
– - Ладно. Гони своего Березовского, -- разрешил Золотовский.
– - Один куплет.
– - Ты стои-ишь у окна, на-а дворе осенний ветер. Ты стои-ишь и молчишь, и не видишь ничего, -- еле вытянул Санька.
Сухой язык с трудом ворочался под пересохшим небом. Он скорее мешал горлу, чем помогал ему. Хотя и горлу было не легче.
– - Потому-у что опять он пришел и не заметил, как ты лю-убишь его, как тоскуешь без него...
– - Хватит, -- оборвал его Золотовский.
– - Ну как, Аркадий?
– - Две ноты сфальшивил, -- радостно сообщил он.
– - Средний уровень.
– - А мне гении и не нужны. Ты же сам говорил, Аркадий, что и "Битлы" были средним уровнем, пока у них не появился продюсер Хинштейн...
– - Эпштейн, -- поправил он.
– - Да, он красиво раскрутил их на первых гастролях в Штатах. Почти все средства потратил на оплату толпе "фанатов", встречавших "Битлов" на американской земле. Зато потом как это вложение оправдалось!
– - История, к сожалению, не повторяется. Ладно, в каком имидже ты его видишь? Волобуев тяготел к року...
– - Ну, и зря! Сейчас деньги можно сделать только на попсе!
– - А техно!
– - Только на попсе! Будем лепить сладкого мальчика, который никак не найдет свою девочку...
– - В этом имидже уже ниша занята.
– - Ты имеешь в виду Сташевского?
– - угадал Аркадий и радостно потер ладошки.
– - Он уже сменил имидж. Теперь он в амплуа парня, от которого ушла девица. Тоже кассовый вариант. Все-таки основной зритель -- бабы-дуры...