Смотреть на звезды. (Вопрос – половинка сердца)
Шрифт:
Элин с фотокамерой в руках обходит вокруг дома, Джо и еще два ассистента следуют за ней по пятам. Время от времени она подносит камеру к глазам, ища хороший кадр. И наконец, замирает возле клумбы у задней стены, на которой в живописном беспорядке цветут ноготки и астры. За клумбой – две низкорослые яблони, ветки гнутся под тяжестью круглых спелых плодов.
– Вот, – показывает она, – здесь гораздо лучше. Перетаскивайте все сюда.
Джо ошарашенно смотрит на нее. Фотовспышки уже установлены, все провода подключены. Но он не протестует. Ассистенты молча уходят и принимаются разбирать и перетаскивать на новое место тяжелое оборудование.
Элин
Сделав два шага назад, Элин достает телефон и фотографирует дверь. Освещение никуда не годится, поэтому цвета наверняка получатся неяркими. Затем, опустив телефон, замирает, безотрывно глядя на дверь.
Кто-то подходит и берет ее за локоть. Она стряхивает руку. Ей что-то говорят, но она не слышит слов – лишь невнятное приглушенное бормотание. Сейчас она маленькая и босая. И дверь, перед которой она стоит, внезапно оказывается ее собственной дверью.
Хейвиде, Готланд, 1979
Элин услышала, как в прихожей громко хлопнула выкрашенная в синюю краску входная дверь, после чего все стихло. От усталости у Марианны часто сводило судорогой конечности, и тогда она устраивалась в позе зародыша прямо на коврике у порога. Или там, где ей случалось оказаться в тот момент. Брошенная куртка лежала рядом, похожая на растекшуюся лужу рыжей глины. Лоб уперся в колени, бледные щеки. Элин приблизилась к матери и ласково погладила ее по голове. Та сонно пробормотала, что ей просто нужно немного отдохнуть, что она скоро встанет, а Элин пусть идет куда шла.
Подложив матери под голову сложенную кофту, Элин нехотя вернулась к своему рисунку. Все стены кухни были увешаны ее рисунками. Полевые цветы нежных пастельных оттенков. Это Герда научила ее рисовать цветы, когда Элин была еще совсем маленькой. Поначалу все было просто – четыре маленьких кружочка, нарисованных рядом друг с дружкой, зеленый стебелек-палочка и два зеленых овала – листочки. Каждый день Элин приходила в магазин, чтобы поупражняться в рисовании. Когда у нее начало получаться, Герда разрешила ей нарисовать цветок в своем альбоме. Элин сделала его желтым. Желтым, как солнце. Как улыбка Герды.
Теперь она умела рисовать любые цветы: клевер, подмаренник, цикорий… Карандашами тщательно прорисовывала листья до самой мельчайшей жилки. На кухонном столе в старой стеклянной вазе часто стоял букет. Правда, сейчас была осень, и цветов почти не осталось, а те, что были, сморщились и увяли.
Уже начинало смеркаться, когда Марианна наконец поднялась с пола в прихожей
Это по вине Зверя однажды к ним домой нагрянула полиция и забрала отца. Полицейские же не знали, что папа может быть совсем другим, не знали о тепле его рук, о крепких любящих объятиях. Как они могли так поступить?
Она скучала по отцу, но не по Зверю. Теперь-то он, должно быть, утихомирился.
Элин собственными глазами видела, как отец таскал Марианну за волосы по двору в тот вечер, когда ее щеки покрылись шрамами. Видела, как рвется на матери платье и как по ноге побежала струйка темно-красной крови, когда ее худенькое тело со всего маху полетело на землю. Элин, еще совсем маленькая, стояла на цыпочках у окна и смотрела. Ругань, крики, отчаянный мамин взгляд. Когда же отец наконец отпустил ее и, пошатываясь, убрался со двора в своем пьяном угаре, мать ползком добралась до двери, переползла порог и подползла к детям, к Элин и Эрику. Все их ссоры заканчивались одинаково. Марианна оставалась, а Лассе уходил. Возвращаясь, он снова был таким же, как всегда, – добрым и ласковым, его большие теплые руки гладили Элин по спине.
– Молоко?
Голос Марианны вывел ее из задумчивости. Слабый и хриплый, он прозвучал так, словно мама уже давно не открывала рта. Элин подняла голову – Марианна стояла перед ней, держа в руке пакет молока.
– Я его не украла. Просто Мике дал мне пять крон, вот я и решила купить.
– Мике? Это который? Гринде? За что он их тебе дал?
– Не знаю.
– Нам не нужна милостыня.
– Милостыня? А что это такое?
– Я верну эти деньги ему при встрече. А ты чтобы больше не брала.
– Но ведь нам нужно молоко, правда? Что же в этом плохого?
– Перестань. Никто из нас не умрет, если будет пить воду.
– Я просто подумала, что…
– Все, хватит! Я устала, черт побери, едва держусь на ногах, а ты смеешь мне перечить. Вода из-под крана бесплатная, а это именно то, что нам сейчас нужно.
Марианна сердито уставилась на дочь.
– Ты выругалась, – спокойно заметила Элин.
– Да.
Элин взяла с кухонного стола ручку и провела черту на приклеенной к шкафчику бумажке. Вся дверка шкафчика была обклеена бумажками, на которых значились имена каждого из членов семьи. Под именем Лассе было множество тонких штрихов, сливавшихся в одну толстую жирную линию.
– Если не брать в расчет папу, то у тебя больше всего, – вынесла вердикт Элин.
– Ага, просто отлично. Черт, черт, черт, черт, черт, черт, черт. Вот, теперь у меня стало бранных слов еще больше, – произнесла Марианна вялым голосом.
– Ну зачем ты так? Ты что, хочешь проиграть? Ты же сама придумала ставить черточку каждый раз, когда кто-нибудь из нас выругается.
– Только для того, чтоб ты перестала сквернословить в школе и мне больше не пришлось выслушивать очередную порцию дерьма от твоей учительницы.