Смотрю на мир глазами волка
Шрифт:
Генрих выдвинул верхний ящик секретера. В его руке оказался тяжелый вороненый ТТ.
Заметив мой взгляд, Генрих усмехнулся:
— И мы не лыком шиты!..
В комнату вошла-влетела полная, раскрасневшаяся женщина в домашнем сарафане.
— Гена, ну разве так можно?!
— А в чем, собственно, дело, сударыня?
— Твоя сумасшедшая музыка не дает моему маленькому спать. Он искричался до слез! Нельзя же только о себе думать!
— Вы всерьез так считаете? — прищурился Генрих, придерживая карман стеганого халата,
— Вот, значит, каким ты стал!.. И с таким-то отцом! Избаловал он тебя, даром, что генерал!
Генрих смахнул с лица снисходительно-презрительную мину и готов был уже сказать что-то резко-грубое, но соседка, видно догадавшись, вовремя перебила:
— Сделай хотя бы потише, — попросила она. Дай Сашику поспать. Или я буду вынуждена обратиться в домоуправление!
— Ладно, сударыня! Обойдемся без эксцессов! — Генрих убавил громкость и оскалил зубы в широкой улыбке. — О’кей?
— Спасибо! — поджала тонкие губы соседка и ушла, громко хлопнув дверью.
Артист хохотнул:
— Чертова бабенка!
— Ничего. Она заслуживает пощады хотя бы за то, что шкета ее Александром кличут, как и великого Солженицина — моего кумира, — подмигнул, ухмыляясь, Генрих и снова наполнил бокалы.
Часов в восемь пришла Тамара, оживившая уже довольно крепко набравшихся и вследствие этого поскучневших ребят. Сегодня она была в желтом декольтированном коротком платье.
Теперь я смотрел только на нее, и мой восхищенно-пристальный взгляд вызвал у Тамары лукаво-снисходительную гримаску.
Наша теплая компания засиделась до позднего вечера. Когда расходились, Генрих задержал меня, покровительственно хлопнув по плечу:
— Загляни, братишка, завтра ко мне в пять. Есть для тебя приятный презент. Заслужил! Пацан ты стоящий, не то что Серый и дебильный Дантист. Нервы у тебя, что надо! Засек, как Серый в штаны наложил, когда в дверь позвонили? Дешевка! А ты не струсил, даже когда я пушку вынул. Кстати, стрелять не стал бы при любом раскладе. Я не кретин. Ну, бывай! До завтра!
При прощании Тамара, шутя, позволила мне поцеловать ей руку, и я почти перестал ревновать ее к Генриху, у которого Тамаре зачем-то нужно было еще задержаться.
Этот дом уже не казался мне таким мрачно-унылым, так как там находилась очаровательная милая Тамара.
Спускаясь по крутому лестничному маршу подъезда, старался не обращать внимания на острые кошачьи запахи и исписанные матом стены.
Вспомнив многообещающую улыбку Тамары, ее соблазнительные губки бантиком, я не сдержал счастливой улыбки, заметив которую Серый захохотал-залаял, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в перила лестницы.
— Ты чего?! — с трудом согнав с лица улыбку, я остановился.
Увидев
— Просто веселое винцо у Генриха. Особенно мадера. Так и хочется со смеху лопнуть!
— А… Лады. Лопайся себе на здоровье, — щедро разрешил я.
— До встречи, Джонни!
Не ответив, я развернулся на каблуках и скорым шагом направился домой. Может, мне показалось, что вслед раздался ненавидяще-свистящий шепот Серого:
— Влюбленный сосунок! Когда-нибудь я рассчитаюсь с тобой за все!
Но оборачиваться счел не обязательным. По пути я думал о Тамаре и усердно жевал сухой мускатный орех, который мне подогнал Артист, пояснив, что тот полностью гарантирует уничтожение запаха спиртного.
В окна через тюлевые занавески сочились бойкие улыбчивые лучи. Я проснулся, но вылезать из уютной постели желания не было. Приятно валяться в полудреме, никуда не спешить, ни о чем не думать и наслаждаться покойной ленью.
Вспомнился один из героев Стивенсона, утверждающий, что ничегонеделанье — лучшее из развлечений.
«Он прав», — вяло подумал я, переворачиваясь на другой бок.
Мама уже ушла в школу прививать молодым оболтусам любовь к русской классике. На прощание пожелав мне не слишком перетруждать магнитофоном уши и нервы и разочароваться, наконец, в хрипло-пропитом крике моды, подразумевая вокальную группу «Одесские хулиганы».
Я лежал, смежив веки и боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть ненароком эту блаженную расслабленность.
С улицы доносились фырканье автомашин и деловитое погромыхивание трамваев на стрелках.
«Лениться, все-таки, не самое приятное занятие на свете, — решил я. — Куда лучше развлекаться с ребятами, изымая излишки у прохожих, то бишь проходимцев. Продразверстка своего рода! А совесть — давно устаревшая антикварная химера, как говорят Артист с Ницше. Первый из них дока во всем. Если б не его мускатный орех, влип бы вчера, как пить дать! Мамуля и так странно поглядела, а с запахом — вообще крышка! Тамара… Обратит вот на меня внимание, а там уж я покажу, на что способен! По крайней мере, я лучше Серого, с его вечной ухмылкой на лисьей физиономии, и Дантиста, глуповатого коротышки со слюнявыми толстыми губами».
Настенные часы пробили половину двенадцатого. В полдень была назначена встреча в парке. «Слет молодых, да ранних», — как пошутил Артист.
Я мухой позавтракал, оделся и легкой пружинистой походкой направился на место сбора. Все ребята уже были там. Возле скамейки притулился мотоцикл Жоры. Последний приветственно помахал рукой и усадил меня рядом с собой:
— Слушай сюда, Джонни! Не пора ли нам заняться серьезными делами?
— В каком смысле?
— Генрих предложил экспроприировать выручку пары магазинчиков. Ты как?