Снегурочка в беде

Awelina

— Так проблема в том, что я не появлялся полдня и не позвонил? Или в том, что пошел на хитрость, желая снова затащить тебя в постель? — Воронов иронично выгнул бровь.

— Проблема в том, что кто-то заигрался в бога, — выплюнула я.

— Люблю горячие встречи, — резюмировал он со смешком и закашлялся.

А я вдруг осознала, что этот идиот, должно быть, простудился. Хриплый голос, теплый пуловер, кашель, странный блеск в глазах — почему не связала это все воедино раньше? Потому что была сосредоточена исключительно на своей

злости, обиде, отрицании и страхе. Чертова эгоистка!

— Так… Сейчас, — пробормотала, сосредоточившись. Бросилась к шкафу, где Миша всегда хранил свою кружку, и поторопилась к кулеру за теплым питьем.

Когда вернулась, Воронов, ссутулившись, потирал лоб пальцами. У него голова болит? Ну хоть кашлять перестал…

А если у него воспаление легких?

— Держи, — я протянула кружку этому горе-деспоту, всегда заставлявшему меня застегиваться, выбирать одежду по погоде и не надевать босоножки, если тучи на небе предвещали дождь. Лучше бы он так о себе заботился.

— Ты как себя чувствуешь? Заболел?

Он не стал ни отпираться, ни отталкивать питье, ни язвить. Послушно сделал несколько глотков, поставил кружку на стол, посмотрел на меня.

— Оказывается, если ты по колено в снегу и ноги промокли, холодно только первые полчаса. Потом перестаешь это замечать, — Миша грустно улыбнулся.

— И как сильно ты замерз? — я беспокойно кусала губу, отмечая, что у мужчины действительно какой-то болезненный вид и взгляд.

— Да не сильно, — он вновь закашлялся, сделал еще несколько глотков.

«Упрямец. Считай, сильно», — мысленно подытожила я.

— Слушай, у тебя, кажется, жар… Голова болит?

Заволновавшись, я шагнула к Воронову, коснулась его лба ладонью. Вроде бы, горячий. Но, возможно, у меня руки прохладные…

— Вчера болела. Сегодня утром нет. Я мотался по встречам, а от коммерческих директоров, как известно, даже здоровая голова заболеть может, — хмыкнул язвительно.

Я снова и снова касалась его лба, щек, пытаясь понять, есть ли у мужчины жар или мне это кажется, внимательно всматривалась в его лицо, оценивала ситуацию.

— Что-то еще болит?

— В горле першит. Глотать больно, — Воронов, морщась, потер шею.

— Однозначно, тебе надо домой, лечиться, — проговорила с беспокойством, когда мужчина вновь начал кашлять. — Теплое питье, лекарство… О боже! У тебя, думаю, по-прежнему в аптечке пусто…

— Пусто, — подтвердил, криво ухмыльнувшись. — Но домой — хорошая идея.

Миша крепче обнял меня, прижав к себе.

А я застыла: когда его руки успели оказаться на моем теле и почему этого не заметила?

— И мне сразу стало бы лучше, если бы ты позаботилась обо мне. Приготовила теплый чай, бульон… Нашла градусник. Потом легла рядом, гладила бы по голове, тревожно вздыхая, — перечислил он вкрадчивым хрипловатым голосом, пускающим мурашки по коже, волнующим.

Я с подозрением прищурилась. Вгляделась в лицо Миши, отбросив переживания

за него, трезво.

Похоже, здоров. Относительно, разумеется.

Опять сыграл на моих чувствах, неискушенности и жалости!

— Хм. — Я опустила голову словно бы в задумчивости, отследила пальцем ряд нитей на пуловере Воронова, со злорадством почувствовала, как напряглись его мышцы, а ладони беспардонно сползли с талии практически на ягодицы.

— А ты не боишься, что в чай вместо сахара насыплю тебе что-нибудь поинтереснее? Из мести.

С вызовом посмотрела в ухмыляющееся лицо, тут же засветившееся удовольствием.

— Сама же потом переживать будешь, солнышко, — насмешливо ответил, — лечить бросишься.

— Чертов притворщик.

Вспылив, я стукнула его в грудь кулаками, вывернулась из объятий, но уйти не получилось.

Поймав за локоть, Воронов резко развернул меня к себе, впился в губы поцелуем. Негодование вскипело в груди, но выплеснулось почему-то не в протест или сопротивление. Нет, то был самый страшный вид ярости, который преобразуется в агрессивную страсть. Тот самый, который бывает у влюбленных после пылкой ссоры, когда каждый остался при своем.

Мы целовались точно одержимые, прикусывая губы друг друга. Руки мужчины крепко, практически до боли, вжимали меня в его твердое тело. Я ощущала, как пальцы одной впились в кожу талии, проникнув под блузу, а пальцы другой — в затылок, как давит в живот его возбужденная плоть. Это не вызывало отторжения, наоборот, распаляло сильнее, делало действо еще безумнее, смешивая адреналин и либидо в опасный коктейль, напрочь уничтожающий сознание.

Страстно хотелось этого: стократного усиления, давления, полного растворения, подчинения, острейшего экстаза (его и своего).

Я крепко вцепилась в шею и затылок Миши, возможно, причиняя ему боль (желая причинить ему боль), задыхалась и сгорала, но была не в силах прервать этот жесткий, иссушающий поцелуй.

— Я соскучился, — шепнул он, наконец прекратив терзать мои губы. Скользнул носом по виску, оставил россыпь поцелуев на щеке, будоража горячим дыханием, нежными прикосновениями.

«Я тоже», — мелькнуло неожиданно и в моих мыслях.

Да, несмотря на все запреты, выводы, злость от его выходок и обмана, на то, что мы все равно не пара, считаю его своим, желаю сделать своим и давно уже согласна на то, что он запланировал для нас.

Облизав припухшие губы, я сглотнула поднимающуюся изнутри горечь, отстранилась от мужчины. Мышцы плохо слушались, кожа горела, шумело в голове, словно бы только что занималась сексом, а не просто жадно и страстно целовалась.

— И я не совсем притворялся, кстати. Несправедливое обвинение, — жаркий взгляд Воронова приклеился к моим губам.

— Это ясно. Поезжай домой и лечись. Скину тебе в сообщении список подходящих препаратов. — Я попыталась выбраться из тесных объятий Миши, но он не отпустил.