Снегурочка в беде

Awelina

— Это уже пятое мое «пятичасовое шампанское» здесь, — в голосе мужчины разливалась волнующая хрипотца. Его руки не переставали мять, поглаживать, превращая мои кости и мышцы в желе, заставляя умирать от удовольствия. — Без преувеличения скажу, что самое лучшее. Раньше я уходил через час после начала феерии, а сегодня не ушел даже после номеров караоке.

— Ммм, — заполнила я паузу. Так и сидела, разомлев, не открывая глаз.

— Точно. Ты права, — усмехнулся Воронов. — Во-первых, я сам руководил этим ужасом. А во-вторых,

у меня был стимул остаться. Какой? Весь вечер мечтал сделать тебе массаж ног.

Я фыркнула возмущенно.

Миша, закончив, обхватил ладонями мои голени, двинулся вверх, к коленям.

— Эй! — я распахнула глаза.

Воронов тут же подался ко мне, наклонившись, упираясь локтем одной руки в сиденье. Блестевший хитринкой и возбуждением взгляд застыл на моих губах. А мой скользнул на эту злополучную ямочку у горла мужчины, видневшуюся в незастегнутом вороте рубашки. Вспышка сильного желания разожгла кровь за долю секунды, буквально на языке почувствовала вкус его кожи, сглотнула.

Руки Миши забрались под подол платья. Остановила их, накрыв сверху своими ладонями, заглянула ему в глаза. И заметила кое-что.

— Ты плохо вот здесь смыл, — указала пальцем на едва заметную полоску грима у виска, не касаясь его кожи.

— Мог пропустить, торопился, — согласился он вкрадчиво, а потом, выпрямившись, отпустив меня, поднялся с дивана.

По телу скользнула прохлада, обоняние перестал тревожить запах парфюма с нотками полыни и лайма, на разум больше не давила близость мужчины, его властная аура, одурманивая, и либидо, слава богу, чуть ослабло. Я спустила ноги на пол.

Уйти или остаться? И подразнить Воронова еще чуть-чуть…

Миша, выдвинув ящик стола, достал из него пачку влажных салфеток, вернулся ко мне. Увесистая пластиковая упаковка упала мне на колени.

— Поможешь? — спросил он, усевшись рядом, коснувшись своим плечом моего.

— Ты большой мальчик, сам справишься. Я верю в тебя, — улыбнулась, пытаясь сунуть салфетки ему в руку.

Проказливо ухмыльнувшись, Воронов нарочито осуждающе цокнул языком.

— Жестокая. И это после того, как я спас твои стопы? И отмазал от уборки? Где, спрашивается, благодарность?

— Вот ведь шантажист! — обиженно сверкнув глазами, я вскрыла пачку, достала салфетку, потянулась к мужчине, готовясь вытереть полоску грима. Наши взгляды встретились, и мы оба застыли.

Даже не знаю, в какой именно момент я это решила: сейчас или несколько секунд назад, когда он бросил мне на колени упаковку? А скорее всего, давно. Может быть, в то утро, когда мы проснулись в одной постели в доме Тимофея? Или в ту минуту, когда он обнял, прижал к себе во время примерки костюма Снегурочки? Возможно, в тот вечер, когда плакала в ванной, вспоминая часы, проведенные с ним в подсобке за упаковыванием подарков?

Останусь сегодня с ним. Одна ночь — откуп за мое вечное молчание, надежду на свободу.

Уступка себе, своему чувству и желанию, да. Но иногда стоит проиграть сражение, чтобы после выиграть войну.

Не важно теперь, когда и зачем я так решила. Не важно, что осознаю: это глупая ошибка, которая будет стоить мне очень многого. Не хочу думать сейчас, сожалеть… Хочу действовать.

Миша, положив ладони на талию, потянул меня на свои колени.

— Так будет удобнее, — шепнул в губы, когда я, не сопротивляясь, уселась.

— Прежде всего тебе, — шепнула с ехидцей в ответ. Поерзала, провоцируя еще больше этого соблазнителя. Он усмехнулся, довольный.

Ему не надо знать о моем решении. Пусть постарается еще, добиваясь меня.

От азарта и возбуждения по коже побежали мурашки, а каждая клеточка тела будто наполнилась электричеством. Что ж, Миша, ты первым начал эту игру, а теперь в нее осознанно вступаю и я.

За дверями кабинета кураж сотрудников выходил на пиковые точки, кажется, даже музыка стала звучать громче. Сквозь ее гул иногда прорывались смех, неразборчивые крики, кто-то шумно топотал, пробегая по коридору. А у меня было собственное развлечение. Намного, намного лучше.

Неспешно стирая салфеткой пропущенный Вороновым остаток грима, намеренно делала это нежно, осторожно, прикусила губу, сосредоточившись на своем занятии. Спокойно мужчина сидеть, естественно не стал. Положив руки мне на бедра, он, томительно лаская, водил ими вверх, к ягодицам, и вниз, к коленям. А потом и вовсе не выдержал.

Глубокий, страстный поцелуй. Почти грубый, жадный. Долгожданный.

Я мигом забыла и о салфетке (впрочем, кожа Миши давно стала чистой), и о том, что в первые секунды решила не поддаваться, быть сдержанной. Закинула руки ему на шею, зарылась пальцами в волосы.

Мужчина притиснул меня к себе, одной рукой зафиксировав затылок, поглощал, терзал мои губы, наступал, лихорадочно лаская, чтобы в следующий миг позволить это и мне…

Сколько длилась эта восхитительная горячка, кто же считал… Она оставила нас обоих задыхающимися, растрепанными и горящими вожделением.

— Мне не нравится это платье, — хрипло выдавил Миша, прижался губами к виску.

Я, обмякшая, взбудораженная, устроила голову на его плече, никак не отреагировала на фразу, ожидая ее продолжения.

— Капкан для глаз и разочарование для рук.

Он щекотно провел пальцами по оголенному плечу, проложил дорожку поцелуев вверх, к шее.

— Вот здесь меня все устраивает, — пояснил затем. — А здесь нет. — Пошевелил руками на моих бедрах, показывая, что они не могут забраться под подол, плотно облегающий ноги.

Я не без злорадства улыбнулась:

— Фасон специально для тебя.

Шутливо зарычав, Воронов запрокинул мою голову, выдохнул в губы:

— Счастье мое, это означает, что платье придется с тебя снять.