Снегурочка в беде
Шрифт:
— Миша, послушай. — Придав лицу бесстрастный вид, я подняла на него спокойный взгляд. — Давай просто сделаем то дело, которое по несчастливой случайности поставили нам в обязанность. И все. Не надо быть со мной дружелюбным, развлекать, разговаривать. Не надо стирать границы и апеллировать к тому, чего нет.
— Границы, значит, — глухим эхом повторил Воронов, зло прищурился.
— Как скажешь, Олеся, — процедил сквозь зубы после паузы, во время которой мы буравили друг друга взглядами, я — выжидательно холодным, он — пылающим злостью. А потом Воронов схватил мешочек
Приблизительно через час, оба взмокшие, заведенные и раздраженные, но тщательно скрывающие это под маской равнодушия и безмятежности, мы поместили готовые подарки в две освободившиеся коробки. Там они будут дожидаться вечеринки в офисе. Миша ловко превратил в макулатуру оставшуюся тару, а после, даже не попрощавшись, покинул подсобку. Следом, чувствуя себя деревянной куклой, ушла и я.
Ощущала себя странно: возбуждена и выжата как лимон одновременно. Болела голова, хотелось и разреветься, и выругаться, расколотить что-нибудь. Пришлось взять перерыв на чай, чтобы более или менее прийти в себя, вернуться к роли помощницы офис-менеджера, оставить за дверью неуравновешенную девушку, которая только что провела полтора часа с ненавистным возлюбленным.
И это были, между прочим, показательные полтора часа. В том смысле, что выяснились то, чего панически боялась. Я не оставила прошлое где-то позади, прекрасной сказкой, прочитанной в детстве, к которой во взрослой жизни не возвращаешься, вовсе нет. Я поместила все эти мгновения, все чувства, все мысли, связанные с Мишей, всю суть, плоть и кровь моей любви в несгораемый сейф, заперла там и подумала, что этого достаточно, я их похоронила. А теперь они, нетленные, нисколько не изменившиеся, не утратившие актуальности, такие же яркие, жалящие, дурманящие, фантастичные вырвались на свободу, взломав замок, и завладели мной, жестоко подчинив, не дав и шанса.
В тот вечер, вернувшись после работы домой, я сразу устремилась в душ, чтобы проплакать там добрых полчаса. Родители вроде бы ничего не заметили, проглотив от меня ложь о якобы страшной усталости, из-за которой я отказалась ужинать и поболтать с ними.
Оказавшись у себя в комнате, нарушила еще один зарок, данный в день возвращения в отчий дом. Включив ноутбук, я вошла во «ВКонтакте» и нашла там Воронова. Добралась до его папок с фото, которые были доступны, и похолодела.
Он не удалил ни одного снимка. Ни одного! Там была я, мы с ним вместе, мои первые лазанья и приготовленный торт, мои мелкие подарки для него… Там была вся наша история, из которой не исчез ни один факт, ни одна малейшая деталь.
За что он так со мной? Почему просто не возненавидел меня, когда я ушла? Почему делает еще больнее мое раненое и уничтоженное настоящее?
Что ж, Новый год — пора наметок на будущее, очередных зароков и подарков. Вот мне первая наметка: как-то продержаться еще шесть месяцев и найти новую работу. Первый зарок: утопить к чертям этот сейф, вновь заперев туда чувства. А первые подарки, вернее, их фасовка вышла крайне неприятной.
3. Да будет
«Новый год к нам мчится, скоро все случится. Сбудется, что снится…» — неслось из динамиков торгового центра, в кафетерий которого я заглянула за синабонами.
Да, Новый год — пожалуй, единственный праздник, отличающийся такой масштабностью. Как катастрофа. Или эпидемия. Именно к нему все готовятся заранее, ждут, планируют чуть ли не каждый час. Закупаются, сметая с полок все, что имеет хоть какое-то отношение к событию. Именно в это время и улицы и квартиры превращают в яркую переливающуюся радугой сказку, призывая в помощницы магию электричества.
Еще, конечно же, не помешало бы призвать хорошее настроение, но…
Мне интересно, из скольких людей, снующих сейчас с озабоченным взглядом в торговых залах, задумчиво пьющих кофе за столиками, с серьезным или замученным видом снимающих наличность в банкоматах, — у скольких из них новогоднее настроение? И что такое новогоднее настроение вообще?
Наверное, это что-то вроде ингредиента в салате: как будто не обязательно, но без него исчезает какой-то особенный привкус, придающий блюду уникальность и очарование.
Вот я в свой салат этот ингредиент уже давно, видимо, забываю класть. Клянусь, меня больше радует и приводит в восторг сыплющиеся с неба снежинки-пушинки, подсвеченные снизу елочки у здания правительства, серебристая бахрома инея на ветках, чем предстоящая встреча 20** года. А ощущение чуда рождает усыпанное по-зимнему холодными и яркими звездами небо, опрокидывающееся на нас уже в семь вечера, а не гром фейерверков или бой курантов по телевизору.
«Приходит Новый год к нам, и можно свободно ожидать чего угодно», — продолжала надрываться «Дискотека Авария».
Да, мне воистину можно ожидать что угодно. Добром наша с Вороновым работа в паре не закончится. Я в настоящей беде и чувствую это.
Сегодня меня ожидает примерка костюма. Их накануне принес наш завхоз и, оставив в кабинете Миши, велел быть осторожными: не заливать спиртным, не пачкать шоколадом или оливье, убирать в чехлы после использования.
Я искренне надеялась, что мне наряд Снегурочки не подойдет. Но, вспоминая фигуру предательницы Иры, легко избавившейся от нежеланной ответственности, понимала, что шансов нет. Увы, объемы у меня меньше, чем у нее, а свободный костюм лучше туго обтягивающего и трещащего по швам, разумеется.
Линию поведения с Мишей я четко прочертила еще вчера, когда успокоилась, отстранилась от всего, улеглась в постель и сумела проанализировать наш тет-а-тет в подсобке и его последствия. Не важно, насколько сильно меня волнует этот мужчина и близость к нему, не имеет значения сохранность или даже укрепление моих чувств к нему, — выдавать себя ни в коем случае нельзя. Обрывая нашу связь, я сказала, что не люблю, следовательно, продолжать придерживаться легенды — святое дело, на страже которого пусть стоит мой разум. А сердце, глядишь, получится собрать после Нового года и моего увольнения из «Мегаполиса». Сколько на этот раз потребуется времени? Больше? Меньше?