Снова на привязи
Шрифт:
С досадой Накато поняла, что ей придется лежать смирно, чтобы выдержать положенное время. Чтобы не выбраться, когда вокруг будут находиться люди и не привлечь тем самым к себе внимания. А еще она сообразила вдруг, что совершенно не знает, как определить — сколько прошло времени. Под толщей земли, во мраке его ход оказался для нее совершенно неощутим.
Это обескуражило.
Как же она теперь узнает, что уже можно выбраться на свободу? Откуда ей знать, бродит кто-нибудь поблизости от погребального кургана, или уже нет?
Накато даже забыла про лакомства, что лежали
Неплохо было бы поспать. Но во сне она боялась окончательно потерять счет времени.
Вот проснется — и откуда узнает, пора ли уже выбираться из захоронения? С другой стороны — просто лежать и таращиться в темноту тоже нелепо.
В конце концов Накато решила считать удары сердца. Не зря ведь Амади несколько лет назад учил ее считать! Она и будет считать — сколько хватит терпения. Или пока не заснет. А как проснется — посчитает еще какое-то время. Так, чтобы уж наверняка выждать подольше. Тогда и выберется потихоньку. Она не станет вырываться из-под земли, точно орел, камнем падающий на добычу. Прокопает вбок, потихоньку. И выглянет осторожно. И, если никого вокруг не окажется, выберется. А нору, оставшуюся от ее тела, засыплет снова, чтобы никто не увидел.
Успокоившись на этом, принялась считать.
В это же время отрешенно раздумывала: а сколько ударов сердца приходится на целый день? По всему выходило, что не один десяток тысяч. И даже не два.
Накато заснула, не досчитав до полутора десятков тысяч. Кажется, она перевалила за тринадцать тысяч ударов с половиной.
Когда вновь осознала себя и вспомнила, что находится под землей — потому так и темно вокруг — сделалось душно. Похоже, она истратила немало воздуха, что оставался внутри усыпальницы. А новый снаружи не проникал.
Можно ли уже выбираться?
Она полежала немного неподвижно, напряженно вслушиваясь. Слышала лишь удары собственного сердца — они казались преувеличенно сильными. Вены на шее вздулись.
Пожалуй, если она подождет еще немного, и выкопаться не сумеет. Стоило подумать об этом, как напомнила о себе печать на руке короткой вспышкой боли.
Амади вспомнил о ней!
Похоже, через печать он решил дать ей понять, что выбираться уже можно. Поднявшись торопливо, Накато подползла к той части усыпальницы, что выходила на подножие взгорка, под которым ее выкопали. И принялась рыть.
Лишь раз, спохватившись, вернулась к Рамле. На ощупь стянула несколько ниток жемчуга и браслетов, замотала в ткань и запихала себе под тунику. Прихватила пару бутылей вина, завернула в материю немного пищи. Прихватила покрывало, свернула все, и поползла обратно. Ей какое-то время придется провести на свободе, вдали от людей. Хочется, чтобы этот период прошел в относительном удобстве!
Копать пришлось дольше, чем она представляла. Накато начала уже выбиваться из сил, а толща земли все не заканчивалась.
Сердце колотилось так, что в ушах стоял грохот барабанов. Чернота вокруг подернулась сумрачно-алой пеленой.
На какой-то миг она, наверное, провалилась в забытье.
В чувство привела острая пульсирующая боль.
Рука! — дошло с некоторым запозданием. Это дергающая боль пронзает руку. Словно кто-то теребит ее — мол, проснись, приди в себя! Наверное, Амади сначала уловил сомнения своей игрушки, и дотянулся до печати в первый раз. А может, он уловил, что она не двигается с места, а вокруг становится меньше воздуха. Теперь же он понял, что она потеряла сознание, и принялся дергать за печать, силясь привести в себя.
С трудом приподнявшись, она принялась разгребать настойчиво землю руками. Пальцы болели, царапины от камней ныли и горели.
Это ничего. Надо только выбраться — на ней все заживает легко и быстро. Все, что ей нужно — это глоток воздуха. Всего один глоток свежего воздуха.
Земля была твердой и холодной, вытягивала тепло из тела. Сердце надсадно колотилось в ушах и в горле, в голове стоял звон.
Накато, не помня себя, онемевшими пальцами впивалась в твердую неподатливую почву, разгребала тяжелые комья. И настырно ползла, ползла вперед, подгоняемая то и дело вспыхивающей болью в руке — точно ее хлестали хлыстом.
Она не поверила себе, когда в какой-то момент ладонь провалилась вперед, в пустоту и прохладу. Крупицы земли и мелкие камешки осыпались сквозь пальцы.
Выбралась! Она выбралась.
Еще несколько судорожных движений. Накато прянула вперед — и наконец-то ощутила дуновение свежего ветерка на лице.
*** ***
Она приходила в себя, до пояса высунувшись из земли.
Пласты почвы сдавливали грудь, живот и ноги, но это было уже неважно. Значение имел лишь слабый ветерок, обдувавший разгоряченное лицо и израненные руки. И воздух, который она жадно вдыхала.
Печать больше не напоминала о себе. Видимо, колдун понял, что его игрушке больше не грозит смерть от удушья. И подгонять ее уже не требуется.
Лишь когда сердце успокоилось и забилось ровно, Накато приподнялась на локтях, потерла лицо. Проморгалась и поняла, что кругом царит ночь.
Ни звука, ни голоса человека или животного. Только легкий шелест ночного ветра в траве. И слабый стрекот ночных насекомых.
Накато широко улыбнулась.
Хорошо. Она жива! Жива и на свободе. Последняя мысль заставила встрепенуться. Да, она на свободе — только нужно еще выбраться окончательно. Вытянуть из норы нижнюю часть туловища и ноги. А перед этим…
Раскапывая последнюю часть выхода, она начисто позабыла о добыче, которую тянула из усыпальницы. Но теперь она надышалась досыта, пришла в себя и вспомнила.
И нет, она не готова была так запросто отказаться от того, что собралась взять с собой наружу! Может, в какой-то миг она и испугалась на самом деле, что может остаться под землей. Но она выбралась! А коли выбралась единожды — выберется и вдругорядь. Тем более, нора прокопана, второй раз будет проще. Да и надышалась она всласть, досыта — а значит, на какое-то время может снова оказаться там, где воздуха не хватает. Да может, в усыпальницу и просочилось его хотя бы немного.