Соблазнение в академии
Шрифт:
— Не знаю, — сказала я и добавила, видя непонимание во взглядах подруг. — Честно, не знаю. Он не снимает маску. Говорит, что таков государев указ. Ему запрещено показывать лицо.
— Или он старый и страшный, — разочарованно протянула Есения.
— Не старый, это точно, — Вера покачала головой. — До тридцати пяти. Иначе был бы женат, правила одни для всех одаренных.
— Государь называл его "мальчиком", — негромко рассмеялась я, — но у него все, кто младше сорока — мальчики.
— Чем вы занимались?
— Ломали мой артефакт, — я протянула
— И зачем?
— Граф Вольский обещал починить.
— А он сможет? — Вера смотрела с сомнением.
— Говорят, Вольский гениален. Не хуже Офара. Вот и посмотрим.
21-е Листопада.
— Нам придется поторопиться, — я листала страницы сценария и тихо паниковала. Это я надеялась, что тихо и незаметно, но мой помощник посматривал на меня с сочувствием. — Мирон, ты изучил эскизы? Все готово?
— Ещё со вчерашнего дня. У меня было время, я перетащил реквизит со склада.
— Спасибо! Осталось всего три понедельника, чтобы закончить записи. И мне нужно будет время, чтобы оформить окончательный вариант. Сегодня начнём с обряда принесения клятв.
— У тебя все хорошо? — Ян отделился от стены, которую подпирал, наблюдая за моей суетой.
— Да. Обычное волнение перед завершающим этапом. К зимним праздникам нужно снять ещё одну иллюзию, я обещала успеть.
— Тебя тревожит только это?
"Если бы".
— Да, — отложила сценарий и прямо посмотрела во внимательные синие глаза. — У меня все хорошо, я справляюсь.
Ян медленно кивнул.
— Начнём? — спросила я неестественно бодрым голосом. — Помнишь сценарий?
— Конечно.
Декорации для сцены были простыми: только высокий длинный ящик, который я потом заменю на алтарь, и белая хламида на Мироне, который будет изображать жреца.
Мне хватило одного прогона, чтобы убедиться, что Ян действительно хорошо ориентируется в сюжете и помнит реплики. Вторую попытку уже записывали.
Я видела церемонию в реальности несколько раз. На помолвку, в отличии от свадебного обряда, допускаются все желающие. Подозреваю, сделано это специально, чтобы продемонстрировать всем присутствующим величие и мощь храмовой магии.
— Испейте, — строго говорит Мирон и протягивает нам чашу. Сейчас в ней простая вода, а на настоящей церемонии — лишь похожее на воду зелье, рецепт которого храм хранит в строжайшем секрете.
Ян бережно берет чашу и подносит к моим губам, я осторожно пью, глядя поверх того нее в яркие глаза цвета самого чистого яхонта. Мужской взгляд согревает и успокаивает. Потом наступает моя очередь, и Ян отпивает из чаши, которую держу я. Сосуд закрывает лицо Яна, и я бегло осматриваюсь, чтобы записать обстановку. Но Ян уже отставляет чашу, и меня снова обжигает взглядом синих глаз.
— Капли вашей крови смешались в воде, теперь у вас одна кровь на двоих. Один дар, одна сила, одна жизнь.
Помолвка — это не свадьба. Ее ещё можно отменить,
Одна сила, одна жизнь. Если гибнет один супруг, второй ослабевает навсегда. Долго болеет, иногда умирает от тоски. Так следом за мужем ушла Ирина, мать Павки и Мити. Если же супруг остается жить, то никогда не соединяется другим обрядом. Как не было подобного таинства между моим отцом и Аглаей.
Я сглатываю, внезапно меня охватывает священный трепет перед творящимся таинством. Я перевожу взгляд на алтарь и больше не свожу с него глаз. И вижу не белый картон, а исчерченный древними письменами черный камень. Символы едва заметно светятся, по ним живыми искорками пробегает энергия. Алтари считаются нерукотворными артефактами богов, и сейчас я верю в это без капли сомнения.
— Соедините руки и возложите их на камень, — голос жреца торжественен и громок. В нем звенит много силы и самая малость непонятной мне злости.
Ян берет мою руку и кладет на алтарь. Накрывает сверху своей ладонью. Поверхность кажется горячей и гладкой. Я с трепетом смотрю на наши соединенные руки и слушаю голос священнослужителя:
— Вода соединила ваши тела, камень соединяет дар, а я божьей властью соединяю ваши помыслы.
Одну руку жрец кладёт на мою макушку, вторую на голову склонившегося Яна. Держит несколько секунд и отпускает.
— Закрепите обряд поцелуем, — велит жрец.
Не успеваю опомниться, как Ян разворачивает меня к себе и целует. И несколько бесконечных мгновений я не радостно отзываюсь. Застреваю в иллюзии, не осознавая, что эти горячие умелые губы не имеют права так сладко целовать меня, а руки так тесно прижимать к твердой груди.
К моему последующему стыду, поцелуй прекратила не я.
— Что ты творишь, гад?! — заорал Мирон, и только тогда я оттолкнула Яна.
— Боги… — выдохнула ошарашено.
— Василиса, выслушай, — Ян шагнул ко мне, но я пугливо отпрянула.
— Боги…
Мирон встал между нами, а я сделала еще несколько шагов назад и пятилась до тех пор, пока не оказалась у своего кабинета. Заперла дверь и прислонилась к ней спиной. Сердце стучало сердито и громко.
— Боги…
Я хочу выйти замуж за одного, обещана другому, а растаяла в руках третьего. И кого? Человека, который флиртует, как дышит. Достаточно вспомнить пробы и взгляд Градского на Марьяну — такой же чарующий и нежный.
"Что я натворила? Почему не оттолкнула сразу? Как смотреть Тео в глаза?"
И для чего это Яну? В голову лезли самые нелепые ответы: что Градский поспорил на меня; что это проверка Теодора; что Ян подослан одним из великих князей, чтобы дискредитировать меня перед Думой. Все что угодно, кроме того, что чувства Яна могут быть искренними. Не могут.
Когда я вышла, Мирон все ещё бушевал на сцене. Ян прислонился к любимой стене и делал вид, что моего помощника не существует. Но увидев меня, Градский ожил: