Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон
Шрифт:
— На колени! — распорядился он. — Н-ну!
Передние ряды мужиков стали на колени. За ними стали все.
Никита Семенович упирался.
— Меня не поставите! — зарычал он. — Я перед богом не каждый день на коленки становлюсь.
Улусов тронул Пыжова за плечо и что-то шепнул. Пыжов досадливо поморщился, но ямщика не тронул.
— Почему хлеб-соль? — спросил Улусов и ткнул нагайкой в сторону накрытого стола.
— Князей ждали, — вздохнул Андрей Андреевич. — Князей, дурни,
Хоть и невесело было мужикам в эти минуты, но многие рассмеялись.
— А это что? А ну, подать мне бумагу! — приказал Пыжов, увидев рядом с хлебом-солью древний свиток.
Казак подал ему Грамоту, Пыжов, ничего не поняв в ней, передал Улусову. Тот посмотрел на Грамоту, торжествующе улыбнулся и начал медленно рвать ее на куски.
— Не смей! — истошно закричал Фрол Баев.
На него посыпались удары.
Улусов, скверно улыбаясь, рвал Грамоту. Все молча наблюдали за ним. Вот он разодрал Грамоту на мельчайшие кусочки и сунул их в карман. Народ взвыл и бросился из лужи. Казаки выхватили шашки. Прошла секунда… Улусова проняла дрожь: он понял, что этого народ не простит ему.
— Снять шапки! — приказал Пыжов, когда мужики были снова загнаны в лужу и поставлены на колени.
Головы обнажились.
— Кланяйтесь, — скомандовал Пыжов. — Кланяйтесь, рассукины дети!
Все склонили головы к воде.
— Еще раз. Ниже.
И снова склонились головы к воде.
— Ниже, ниже! — орал Пыжов. — Хлебните водички, хлебните, подлецы!
Лица мужиков погружались в вонючую жидкость, а Пыжов заставлял их кланяться еще ниже.
— Еще раз, мерзавцы, — сказал он, смеясь и ощущая необычайную игривость. — Тэ-эк-с! Вкусно, а? Ладно, повторяйте за мной: «Мы — бунтовщики и рассукины дети…»
— «…бунтовщики и рассукины дети», — повторило несколько голосов.
— «…а также и р-ракалии…» Веселей, веселей, честной народ!
— «…а также и ракалии», — нестройным хором повторил мир.
— «…сознаем свою вину перед государем императором и перед его верным слугой князем Улусовым…» Веселей, веселей, чертовы дети.
Мир сбивчиво повторил.
— «…и обещаем мы, подлецы и мерзавцы, больше не бунтовать, а зачинщиков выдать».
Мир молчал.
— Кто зачинщик? — крикнул Пыжов. — Выходи!
— Зачинщик сам господин Улусов! — ответил Никита Семенович.
— Взять! — приказал Пыжов. — Не мешайте мне, — обернувшись к Улусову, злобно прошипел он.
— Выходи! — Стражник ударил ямщика нагайкой.
Никита Семенович вышел из лужи. Вода, грязь и кровь стекали с него.
Пыжов вынул список и начал читать. Он назвал Андрея Андреевича, Луку Лукича, Петра и Сергея Сторожевых, попова работника
Все названные, подгоняемые плетьми, вылезли на сухое место.
— Я не виноват, — сказал Листрат. — Я на сходке не был. За что же меня?
— Молчать! — заорал Пыжов. — А кто кричал на сходке насчет государя? Кто его священную особу оскорблял?
— Докажи, что я! Не было меня на сходке.
— Доказать? Сию минуту докажу. — Пыжов вынул ногу из стремени и проделал над Листратом ту же операцию, которую он совершил часа два назад над Андреем Андреевичем.
Листрат взвыл, ухватившись руками за лицо.
— Па-адлец! Докажи ему… На колени!
Все вызванные стали на колени.
— Одну минуту, — остановил его Улусов. — Луку я приведу сам.
Он вошел в правление и, дав Арефу по физиономии, приказал отпереть холодную.
Лука Лукич читал Евангелие; он уже знал все.
— Сидишь? — спросил Улусов с гаденькой усмешечкой.
— Сижу, ваша милость, вас ожидаю.
— Тебя ямщик выпустил.
— Не он меня сажал, — внушительно отвечал Лука Лукич, — не ему меня и выпускать.
— Это все из-за твоего бунтовщицкого характера, — взвизгнул Улусов. — Это все по твоему тонкому расчету. Это ты подбил мужиков запахать мою землю?
— И я тоже. — Лука Лукич глядел прямо в глаза Улусову.
— Ты бунтовщик, ты оскорбил меня, ты посягнул на священную собственность. Ты стал врагом государя.
— Никак нет, — почтительно проговорил Лука Лукич. — Это вы напраслину на меня возводите.
— Ты меня своим характером не сломишь! Ты меня своим упрямством не возьмешь! Я из тебя выбью эту манеру.
— Никак нет, ваша милость. Что человеку богом дано, то людям не отнять. Только скажу наперед: прознает государь про твои окаянные дела, Микита Модестыч, он с тебя взыщет. И господь взыщет.
Улусов рассмеялся:
— Государь? Ду-рак! Государь соизволил приказать, чтобы все вы были примерно наказаны. Он казаков приказал послать, а зачинщиков судить. Тебя, значит, в первую голову. А за причиненные мне убытки взыскать с вас двадцать тысяч.
Словно громовой удар прогрохотал над Лукой Лукичом.
Улусов, расставив ноги, продолжал смеяться.
— Микита Модестыч, — трепеща от волнения, заговорил Лука Лукич, — ты крещеный человек. От крещеного человека в этот великий час правды прошу, к совести твоей взываю! Скажи, что государя помянул для красного словца.
— Не веришь, старый дурак? Указ государя у господина губернатора, копия при мне, я ее вам должен объявить. Читай и устрашись, мятежник! — И ткнул в лицо Луки Лукича бумагу.