Собрание сочинений. Том 2

Евтушенко Евгений Александрович

Хашная

А. Шенгелия

Когда в Тбилиси гостем будешьи много выпить не забудешь,вставай часов примерно в шесть —ты должен хаши утром съесть!В тбилисской хашной, душной хашной,гортанный говор горожан,а надо всем – буфетчик важный,лиловый, словно баклажан.Ни огурца и ни селедки, —тут против правил не греши!Возьми с простой головкой водкии в хаши хлеба накроши.И – в руку ложку! Ешь на совесть!Во всем тбилисцем истым будь.Да не забудь чесночный соуси соли тоже не забудь.Себя здесь голодом не морят,прицокивают языком.Мужчины пьют, мужчины спорят,мужчины пахнут чесноком.Редиска, блюдца с виноградом,картин дешевенький багет.Пьет спекулянт, и тут же рядомс ним пьет угрозыска агент.И на рубашке у кого-то,усевшегося в уголке,мерцает родственника фотона черном траурном кружке.Все то, что пилит, возит, строит,метет все улицы окрест,ботинки шьет, канавы роет, —все это утром хаши ест!И в остро пахнущем туманеу

закопченного столаглядит подсевший Пиросманисквозь пар от хаши из угла.23 сентября 1957, Тбилиси

Коровы

Все в чулках речного ила —помню – тихо шли стада,а когда все это было —не могу сказать когда.Масти черной, масти пегойшли коровы под горой…Год был вроде сорок первыйили год сорок второй.Не к врачам, не для поправки,все в репейнике, в пыли,их к вагонам для отправкимолча школьники вели.И со всеми я, усталый,замыкающий ряды,шел в буденовке линялойс темным следом от звезды…Ах, коровы, ах, коровы!Как вносили вы в луга,словно царские короны,ваши белые рога!Вы тихонечко мычали,грустно терлись о кустыили попросту молчалии роняли с губ цветы…А теперь – коров к вагонамподводили, и бойцыс видом – помню – чуть смущеннымс них снимали бубенцы.Рядом пили, рядом пели,но открылся путь вдали,и вагоны заскрипели,заскрипели и пошли.И какой-то оробелыйс человеческим лицомв дверь смотрел теленок белыйрядом с худеньким бойцом.Он глядел, припав к шинели,на поля и на леса,а глаза его синели,как Есенина глаза…12 ноября 1957

В магазине

Кто в платке, а кто в платочке,как на подвиг, как на труд,в магазин поодиночкемолча женщины идут.О, бидонов их бряцанье,звон бутылок и кастрюль!Пахнет луком, огурцами,пахнет соусом «Кабуль».Зябну, долго в кассу стоя,но покуда движусь к ней,от дыханья женщин столькихв магазине все теплей.Они тихо поджидают —боги добрые семьи,и в руках они сжимаютденьги трудные свои.Это женщины России.Это наша честь и суд.И бетон они месили,и пахали, и косили…Все они переносили,все они перенесут!Все на свете им посильно, —столько силы им дано!Их обсчитывать постыдно.Их обвешивать грешно.И, в карман пельмени сунув,я смотрю, смущен и тих,на усталые от сумокруки праведные их.24 декабря 1957

Армия

В палате выключили радио,и кто-то гладил мне вихор…В зиминском госпитале раненымдавал концерт наш детский хор.Уже начать нам знаки делали.Двумя рядами у стеныстояли мальчики и девочкиперед героями войны.Они, родные, некрасивые,с большими впадинами глаз,и сами жалкие, несильные,смотрели с жалостью на нас.В тылу измученные битвами,худы, заморены, бледны,в своих пальтишках драных были мыдля них героями войны.О, взгляды долгие, подробные!О, сострадание сестер!Но вот: «Вставай, страна огромная!» —запел, запел наш детский хор.А вот запел хохол из Винницы.Халат был в пятнах киселя,и войлок сквозь клеенку выбилсяна черном ложе костыля.Запел бурят на подоконнике,запел сапер из Костромы.Солдаты пели, словно школьники,и, как солдаты, пели мы.Все пели праведно и доблестно —и няня в стареньком платке,и в сапогах кирзовых докторша,забывши градусник в руке.Разрывы слышались нам дальние,и было свято и светло…Вот это все и было – Армия.Все это Родину спасло.Декабрь 1957

Вальс на палубе

Спят на борту грузовики,спят краны.На палубе танцуют вальсбахилы, кеды.Все на Камчатку едут здесь —в край крайний.Никто не спросит: «Вы куда?» —лишь: «Кем вы?»Вот пожилой мерзлотовед.Вот парни —торговый флот – танцуют лихо:есть опыт!На их рубашках Сингапур,пляж, пальмы,а въелись в кожу рук металл,соль, копоть.От музыки и от водыплеск, звоны.Танцуют музыка и ночьдруг с другом.И тихо кружится корабль,мы, звезды,и кружится весь океанкруг за кругом.Туманен вальс, туманна ночь,путь дымчат.С зубным врачом танцуеткок Вася.И Надя с Мартой из буфетачуть дышат —и очень хочется, как всем, им вальса.Я тоже, тоже человек,и мне надо,что надо всем. Быть одномумне мало.Но не сердитесь на менявы, Надя,и не сердитесь на менявы, Марта.Да, я стою, но я танцую!Я в ролидовольно странной, правда, яв ней часто.И на плече моем рукинет вроде,и на плече моем рукаесть чья-то.Ты далеко, но разве этотак важно?Девчата смотрят – улыбнусьим бегло.Стою – и все-таки идупод плеск вальса.С тобой иду! И каждый вальствой, Белла!С тобой я мало танцевал,и лишь выпив,и получалось-то у нас —так слабо.Но лишь тебя на этот валься выбрал.Как горько танцевать с тобой!Как

сладко!Курилы за бортом плывут…В их складкахснег вечный.А там, в Москве, – зеленый парк,пруд, лодка.С тобой катается мой друг,друг верный.Он грустно и красиво врет,врет ловко.Он заикается умело.Он молит.Он так богато врет тебеи так бедно!И ты не знаешь, что вдали,там, в море,с тобой танцую я сейчасвальс, Белла.1957

В погоне за дешевой популярностью

Мне скоро тридцать. Я герой пародий,статей, разоблачительных стихов.Приписаны мне прочно все порокии все из существующих грехов.Мне говорят порой, что я пишув погоне за дешевой популярностью.Возможно, скажут вскоре, что дышув погоне за дешевой популярностью.Когда-нибудь я все-таки умру.И постараюсь тихо, а не буйно.Надеюсь, что хоть этим я уйму,умаслю я умаявшихся уйму.Не будет хитрой цели у меня.Но кто-то с плохо сдержанною яростью,наверно, прошипит, что умер яв погоне за дешевой популярностью.1957–1961

Ира

Здравствуй, Ира! Как живешь ты, Ира?Без звонка опять пришел я, ибознаю, что за это ты простишь,что меня ты снова не прогонишь,а возьмешь — и чем-нибудь покормишьи со мною вместе погрустишь.Я тебе не муж и не любовник,но, пальто не сняв еще, в ладоняхруку твою бережно задерживаюи целую в лоб тебя, зардевшуюся.Ты была б женой такою чудною —преданною, верною, чуткою.А друзья смеются: «Что ты, Женечка!Да и кто на ней, подумай, женится!Сколько у ней было-перебыло.Можно ли, чтоб эта полюбила!»Знаю черт-те что в постели делавших,но умевших оставаться в девушках!Ненавижу лживых и растленныхэтих самых «целок» современных.Ты для подлецов была удобная,потому что ты такая добрая.Как тебя марали и обмарывали,как тебя, родимая, обманывали.Скоро тридцать — никуда не денешься,а душа твоя такая девичья!Вот сидишь ты, добротой светясь,вся полна застенчивым и детским.Как же это: что тебе сейчасесть с кем спать, а просыпаться не с кем?!Пусть тебе он все-таки встретится,тот, кто добротой такой же светится.Пусть хранит тебя не девственность детская,а великая девственность — женская.Пусть щадит тебя тоска нещадная,дорогая моя, нежная, несчастная…1957

«Когда я думаю о Блоке…»

Когда я думаю о Блоке,когда тоскую по нему,то вспоминаю я не строки,а мост, пролетку и Неву.И над ночными голосамичеканный облик седока —круги под страшными глазамии черный очерк сюртука.Летят навстречу светы, тени,дробятся звезды в мостовых,и что-то выше, чем смятенье,в сплетенье пальцев восковых.И как в загадочном прологе,чья суть смутна и глубока,в тумане тают стук пролетки,булыжник, Блок и облака…1957

О, если бы!

О, если бы все лица, что прекрасны,в одно прекрасное лицо соединились,о, если бы… то мне бы так хотелосьпоцеловать его за все, за все, за все…О, если бы все морды, что я видел,соединились бы в одну большую морду,о, если бы… то мне бы так хотелосьдать ей раза за все, за все, за все…1957

«Откуда родом я…»

Откуда родом я? Я с некойсибирской станции Зима,где запах пороха и снегаи запах кедров и зерна.Какое здесь бывает лето?Пусть для других краев ответзвучит не очень-то уж лестно:нигде такого лета нет!Иди в тайгу с берданкой утром,но не бери к берданке пуль.Любуйся выводками утокили следи полет косуль.Иди поглубже. Будь смелее.Как птица певчая, свисти.А повстречаешься с медведем —его брусникой угости.Брусника стелется и млеет,красно светясь по сосняку.У каждой пятнышко белееттам, где лежала, – на боку.А голубичные поляны!В них столько синей чистоты!И чуть лиловы и туманныотяжеленные кусты.Пускай тебе себя подаритмалины целый дикий сад.Пускай в глаза тебе ударитчерносмородиновый град.Пусть костяника льнет, мерцая.Пусть вдруг обступит сапогиклубника пьяная, лесная —царица ягод всей тайги.И ты увидишь, наклонившись,в логу зеленом где-нибудь,как в алой мякоти клубничнойжелтеют зернышки чуть-чуть.Ну а какой она бывает,зима на станции Зима?Здесь и пуржит, здесь и буранит,и заметает здесь дома.Но стихнет все, и, серебристымснежком едва опушена,пройдет надменно с коромыслом,покачиваясь, тишина.По местной моде, у лодыжкина каждом валенке – цветы,а в ведрах звякают ледышки,и, как ледышки-холодышки,глаза жестоки и светлы.На рынке дымно дышат люди.Здесь мясо, масло и мукаи, словно маленькие луны,круги литые молока.А ночью шорохи и шумы.Гуляет вьюга в голове.Белеют зубы, дышат шубына ошалевшей кошеве.И сосны справа, сосны слева,и визг девчат, и свист парней,и кони седы, будто сделалмороз из инея коней!Лететь, вожжей не выпуская!Кричать и петь, сойти с ума,и – к черту все!.. Она такая —зима на станции Зима!1957