Собрание сочинений. Том 46 часть 2
Шрифт:
Стюарта сбивает с толка следующее. Товарные цены ничего не выражают помимо тех отношений, согласно которым товары могут быть обменены друг на друга, помимо тех пропорций, соответственно которым они обмениваются друг на друга. Если даны эти пропорции, то я могу дать единице любое наименова¬ние, ибо в этом случае было бы достаточно неименованного абстрактного числа, и вместо того чтобы сказать, что этот товар равен 6 штиверам , тот товар равен 3 штиверам и т. д., я мог бы сказать: этот товар равен 6 единицам, тот товар равен 3 единицам; мне вовсе не надо было бы давать единице наиме¬нование. Ибо поскольку все дело лишь в числовом отношении, я могу дать этой единице любое наименование.
Но здесь уже предполагается, что эти пропорции даны, что товары уже стали соизмеримыми величинами. Как только величины положены как соизмеримые, их отношения становятся простыми числовыми отношениями. Деньги выступают именно как мера, а определенное количество того товара, в котором представлены деньги, — как единица-мера для нахождения пропорций и для того, чтобы выразить товары как соизмеримые и соответственно этому обращаться с ними. Таким действительным единым началом
Вопрос мог бы состоять лишь в следующем: вместо того чтобы говорить, что этот товар равен одной унции золота, почему не сказать прямо, что он равен х часам рабочего времени, овеществленным в унции золота? Почему рабочее время, субстанция и мера стоимости, не является вместе с тем мерой цен, или почему, иными словами, цена и стоимость вообще отличаются друг от друга? Школа Прудона думает, что совершает великое дело, когда требует, чтобы была установлена эта тождественность и товарные цены были бы выражены в рабочем времени. Совпадение цены и стоимости предполагает равенство спроса и предложения, простой обмен эквивалентов (следовательно, не обмен капитала на труд) и т. д.; словом, если формулировать это требование экономически, тотчас оказывается, что оно есть отрицание всей основы производственных отношений, базирующихся на меновой стоимости. Но если предположить, что этот базис устранен, то с другой стороны, отпадает сама проблема, которая существует только на этом базисе и вместе ним. То, что товар в своем непосредственном бытии, как потребительная стоимость, не есть стоимость, не есть адекватная форма стоимости, равносильно тому, что он является такой формой в качестве чего-то вещественно иного или в качестве приравненного к какой-либо иной вещи; или это равносильно тому, что стоимость обладает своей адекватной формой в неко¬торой специфической вещи в отличие от других. Товары как стоимости суть овеществленный труд; поэтому адекватная стоимость должна сама выступать в форме некоторой определен¬ной вещи, как определенная форма овеществленного труда.
Болтовня насчет идеального масштаба иллюстрируется у Стюарта двумя историческими примерами, из коих первый —• банковские деньги Амстердама — показывает как раз обратное, поскольку эти деньги не что иное, как сведение обращающихся монет к их золотому содержанию (металлическому содержа¬нию), а второй пример был подхвачен всеми новейшими эко¬номистами, придерживающимися того же направления. Так, Уркарт приводит пример Берберии, где масштабом служит идеальный брусок, брусок железа, всего лишь представляемый брусок железа, который не повышается и не понижается [в своей стоимости]. Если, например, реальный брусок железа падает, допустим, на 100% [в своей стоимости], то идеальный брусок стоит двух брусков железа, а если реальный брусок снова поды¬мется на 100%, то идеальный брусок стоит всего лишь одного реального. Г-н Уркарт вместе с тем, как он утверждает, под¬метил, что в Берберии не бывает ни торговых, ни промышлен¬ных кризисов, а тем более — денежных кризисов, и приписывает это магическому влиянию этой идеальной меры стоимости. Этот «идеальный», мысленно представляемый масштаб есть не что иное, как мысленно представляемая действительная стои¬мость, но это — такое представление, которое не получает никакой предметной действительности, поскольку там не раз¬виты дальнейшие определения денежной системы, развитие которых зависит от совсем иных условий. Это то же самое, как если бы в мифологии стали считать более высокими те религии, где образы богов не выработаны до степени нагляд¬ности, а остались в области представления, т. е. в лучшем слу¬чае приобрели бытие в языке, но не в искусстве.
Брусок [как мера стоимости] покоится на реальном желез¬ном бруске, который впоследствии был превращен в некий воображаемый предмет и зафиксирован как таковой. Унция золота, выраженная в английских счетных монетах, равняется 3 ф. ст. 17 ш. 101/2 п. Отлично. Положим, что фунт шелка как раз имел точно такую же цену, но что эта цена затем упала, как, например, миланский шелк-сырец 12-го марта 1858 г. в Лондоне стоил 1 ф. ст. 8 ш. за фунт .
Это есть представление о некотором определенном коли¬честве железа, о бруске железа, который сохраняет одну и ту же стоимость, во-первых, по отношению ко всем прочим товарам, а во-вторых, по отношению к содержащемуся в нем рабочему времени. Этот брусок железа, конечно, чисто воображаемый, но он не обладает такой неизменностью, «подобно скале в море», какую ему приписывают Стюарт и Уркарт почти 100 лет спустя после Стюарта. То, что является неизменным в этом бруске, есть название: в одном случае в реальном бруске железа содержатся два идеальных, а в другом случае — лишь один. Это выражается так, что один и тот же неизменный идеальный брусок равен в одном случае двум, а в другом — одному реальному бруску. Если предположить это, то изменившимся оказывается только отношение реального бруска [к идеальному], а не идеальный брусок. Но фактически идеальный железный брусок в одном случае вдвое длиннее, чем в другом, и неизменным осталось только его название. Один раз, напри¬ мер, 100 фунтов железа называются бруском, а другой раз — 200 фунтов.
Положим, что будут выпущены деньги, представляющие рабочее время, например часовые боны; этот часовой бон мог бы в свою очередь получить любое наименование, например «фунт стерлингов», двадцатая часть часа — наименование «шиллинг», 1/240 часа — наименование «пенс». Золото и серебро, как и все другие товары, выражали бы, соответственно требующемуся для их производства времени, различные кратные числа или доли фунтов стерлингов, шиллингов, пенсов, и унция золота могла бы равняться как 8 ф. ст. 6 ш. 3 п., так и 3 ф. ст. 17 ш. 101/2 п. В этих числах всегда
Если мы сопоставим, например, цены, существовавшие в XV столетии в Англии, с ценами XVIII столетия, то мы можем обнаружить, что какие-нибудь два товара имели одну и ту же номинальную денежную стоимость, например 1 фунт стерлингов. Здесь фунт стерлингов служит масштабом, но в первом случае он выражает вчетверо или впятеро бoльшую стоимость, чем во втором, и мы могли бы сказать, что если стоимость этого товара в XV веке равнялась 1 унции золота, то в XVIII веке она равна одной четверти унции золота; ибо в XVIII веке унция золота выражает собой то же самое рабочее время, как 1/4 унции в XV веке. Следовательно, можно было бы сказать, что мера [стоимости], фунт стерлингов, осталась той же самой, но в одном случае она равнялась вчетверо большему коли¬честву золота, чем в другом. Это есть идеальный масштаб. Производимое нами здесь сравнение могли бы произвести сами люди XV века, если бы они дожили до XVIII века, и они могли бы сказать, что унция золота, которая стоит теперь 1 ф. ст., раньше стоила только 1/4. Теперь 4 фунта золота стоят не больше, чем 1 фунт золота, например, в XV веке. Если этот фунт раньше носил название ливр, то я могу вообразить, что один ливр тогда равнялся 4 фунтам золота, а теперь равняется только 1 фунту золота; что стоимость золота изменилась, а мера стоимости — ливр — осталась неизменной. Действительно, во Франции и в Англии ливр первоначально обозначал фунт серебра, а теперь он равен только 1/х фунта серебра. Можно поэтому сказать, что наименование ливр, масштаб оставался номинально всегда одним и тем же, но что изменилась [VII—32] стоимость серебра. Француз, который прожил бы от эпохи Карла Великого до настоящего времени, мог бы сказать, что ливр серебром всегда оставался масштабом стоимости, неизменным, но стоил сначала фунт серебра, однако в силу превратности судьбы в конце концов стоит только 1/х лота. Аршин — тот же самый; но только его длина различна в различных странах. Это фактически то же самое, как если бы, например, продукт рабочего дня, золото, добываемое за один рабочий день, получило название ливра; этот ливр оставался бы всегда одним и тем же, несмотря на то, что выражал бы собой весьма различные количества золота в различные периоды.
Действительно, как мы поступаем, когда сопоставляем фунт стерлингов XV века с фунтом стерлингов XVIII века? Оба представляют собой ту же массу металла (каждый из них равен 20 шиллингам), но имеют различную стоимость; ибо тогда металл стоил вчетверо больше, чем теперь. Мы говорим, таким образом, что по сравнению с настоящим временем ливр равнялся вчетверо большей массе металла, чем та, которая содержится в нем теперь. И можно было бы вообразить, что ливр остался неизменным, но тогда равнялся 4 реальным ливрам, а теперь равняется только 1 ливру. Это было бы лишь относительно правильно, не по отношению к количеству металла, содержа¬щемуся в ливре, а по отношению к его стоимости. Но эта стои¬мость сама количественно выражена так, что тогдашняя 1/4 ливра золотом равняется теперешнему 1 ливру золотом. Отлично. Ливр тождествен, но тогда он равнялся 4 реальным ливрам золота (по теперешней стоимости золота), а теперь равняется только одному. Если падает стоимость золота, а ее относительное повышение или падение по сравнению с другими товарами выражено в их цене, то вместо того чтобы сказать, что предмет, который стоил раньше 1 ф. ст. золотом, стоит теперь 2 ф. ст., можно было бы сказать, что он стоит все еще 1 ф. ст., но что 1 ф. ст. теперь стоит 2 реальных ливра золотом и т. д.; следова¬тельно, 1 ливр состоит из 2 реальных ливров золотом и т. д. Вместо того чтобы говорить: я продал вчера этот товар за 1 ф. ст., а сегодня продаю его за 4 ф. ст., можно было бы сказать, что я продаю его за 1 ф. ст., но вчера продал его за 1 ф. ст., состоя¬щий из 1 реального ф. ст., а сегодня за 1 ф. ст., состоящий из 4 реальных фунтов.
Все прочие цены вытекают сами собой, когда установлено отношение реального бруска к воображаемому; но это есть попросту сравнение прежней стоимости бруска с его теперешней стоимостью. Это то же самое, как если бы мы всё исчисляли, например, в фунте стерлингов XV века. То же самое, что должен сделать историк, который хочет проследить через раз¬личные столетия ту же самую монету, то же самое счетное наименование монеты, содержащей в себе столько же металла, когда он исчисляет эту монету в теперешних деньгах, прирав¬нивая ее к большему или меньшему количеству золота соответ¬ственно ее стоимости, изменявшейся в различные столетия, — то же делает этот бербер или негр. Полуцивилизованные люди стараются удержать денежную единицу, массу металла, при¬нимаемую за меру, также и в качестве стоимости, стремятся также и эту стоимость рассматривать в качестве твердой, неизменной меры. Но вместе с тем они догадываются, что реаль¬ная стоимость бруска изменилась. При небольшом количестве тех товаров, стоимость которых этому берберу приходится измерять, и при жизненности традиций у нецивилизованных людей, этот запутанный способ исчисления не является таким затруднительным, каким он кажется.
Одна унция золота = 3 ф. ст. 17 ш. 101/2 п., т. е. неполным 4 ф. ст. Если для удобства предположить, что унция золота равняется 4 ф. ст., тогда 1/4 унции золота будет называться фунтом стерлингов и, нося подобное название, будет служить счетной монетой. Но стоимость этого фунта стерлингов меняется, отчасти относительно, по сравнению со стоимостью других товаров, стоимость которых изменяется, отчасти потому, что сам фунт является продуктом большего или меньшего количе¬ства рабочего времени. Единственное неизменное в нем — это название, а также количество, доля унции, весовая доля золота, названием которой он является, которая, следовательно, содержится в монете, именуемой фунтом.