Собрание сочинений

Бродский Иосиф Александрович

III

Там была бы эта кофейня с недурным бланманже,где, сказав, что зачем нам двадцатый век, если есть ужедевятнадцатый век, я бы видел, как взор коллегинадолго сосредотачивается на вилке или ноже.Там должна быть та улица с деревьями в два ряда,подъезд с торсом нимфы в нише и прочая ерунда;и портрет висел бы в гостиной, давая вам представленьео том, как хозяйка выглядела, будучи молода.Я внимал бы ровному голосу, повествующему о вещах,не имеющих отношенья к ужину при свечах,и огонь в камельке, Фортунатус, бросал бы багровый отблескна

зеленое платье. Но под конец зачах.Время, текущее в отличие от водыгоризонтально от вторника до среды,в темноте там разглаживало бы морщиныи стирало бы собственные следы.

IV

И там были бы памятники. Я бы знал именане только бронзовых всадников, всунувших в стременаистории свою ногу, но и ихних четвероногих,учитывая отпечаток, оставленный ими нанаселении города. И с присохшей к губесигаретою сильно заполночь возвращаясь пешком к себе,как цыган по ладони, по трещинам на асфальтея гадал бы, икая, вслух о его судьбе.И когда бы меня схватили в итоге за шпионаж,подрывную активность, бродяжничество, менаж-а-труа, и толпа бы, беснуясь вокруг, кричала,тыча в меня натруженными указательными: «Не наш!» -я бы втайне был счастлив, шепча про себя: "Смотри,это твой шанс узнать, как выглядит изнутрито, на что ты так долго глядел снаружи;запоминай же подробности, восклицая «Vive la Patrie!»1976

Часть речи (цикл из 20 стихов) [69]

1975 – 1976

* * *

Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,дорогой, уважаемый, милая, но неважнодаже кто, ибо черт лица, говоряоткровенно, не вспомнить, уже не ваш, нои ничей верный друг вас приветствует с одногоиз пяти континентов, держащегося на ковбоях;я любил тебя больше, чем ангелов и самого,и поэтому дальше теперь от тебя, чем от них обоих;поздно ночью, в уснувшей долине, на самом дне,в городке, занесенном снегом по ручку двери,извиваясь ночью на простыне -как не сказано ниже по крайней мере -я взбиваю подушку мычащим «ты»за морями, которым конца и края,в темноте всем телом твои черты,как безумное зеркало повторяя.1975 – 1976

69

Следующие 20 стихотворений объединены в цикл «Часть речи» – С. В

* * *

Север крошит металл, но щадит стекло.Учит гортань проговаривать «впусти».Холод меня воспитал и вложил перов пальцы, чтоб их согреть в горсти.Замерзая, я вижу, как за морясолнце садится и никого кругом.То ли по льду каблук скользит, то ли сама землязакругляется под каблуком.И в гортани моей, где положен смехили речь, или горячий чай,все отчетливей раздается снеги чернеет, что твой Седов, «прощай».1975 – 1976

* * *

Узнаю этот ветер, налетающий на траву,под него ложащуюся, точно под татарву.Узнаю этот лист, в придорожную грязьпадающий, как обагренный князь.Растекаясь

широкой стрелой по косой скуледеревянного дома в чужой земле,что гуся по полету, осень в стекле внизуузнает по лицу слезу.И, глаза закатывая к потолку,я не слово о номер забыл говорю полку,но кайсацкое имя язык во ртушевелит в ночи, как ярлык в Орду.1975

* * *

Это – ряд наблюдений. В углу – тепло.Взгляд оставляет на вещи след.Вода представляет собой стекло.Человек страшней, чем его скелет.Зимний вечер с вином в нигде.Веранда под натиском ивняка.Тело покоится на локте,как морена вне ледника.Через тыщу лет из-за штор моллюскизвлекут с проступившем сквозь бахромуоттиском «доброй ночи» уст,не имевших сказать кому.1975 – 1976

* * *

Потому что каблук оставляет следы – зима.В деревянных вещах замерзая в поле,по прохожим себя узнают дома.Что сказать ввечеру о грядущем, коливоспоминанья в ночной тишио тепле твоих – пропуск – когда уснула,тело отбрасывает от душина стену, точно тень от стулана стену ввечеру свеча,и под скатертью стянутым к лесу небомнад силосной башней, натертый крылом грачане отбелишь воздух колючим снегом.1975 – 1976

* * *

Деревянный лаокоон, сбросив на время гору сплеч, подставляет их под огромную тучу. С мысаналетают порывы резкого ветра. Голосстарается удержать слова, взвизгнув, в пределах смысла.Низвергается дождь: перекрученные канатыхлещут спины холмов, точно лопатки в бане.Средизимнее море шевелится за огрызками колоннады,как соленый язык за выбитыми зубами.Одичавшее сердце все еще бьется за два.Каждый охотник знает, где сидят фазаны, – в лужице под лежачим.За сегодняшним днем стоит неподвижно завтра,как сказуемое за подлежащим.1975 – 1976

* * *

Я родился и вырос в балтийских болотах, подлесерых цинковых волн, всегда набегавших по две,и отсюда – все рифмы, отсюда тот блеклый голос,вьющийся между ними, как мокрый волос,если вьется вообще. Облокотясь на локоть,раковина ушная в них различит не рокот,но хлопки полотна, ставень, ладоней, чайник,кипящий на керосинке, максимум – крики чаек.В этих плоских краях то и хранит от фальшисердце, что скрыться негде и видно дальше.Это только для звука пространство всегда помеха:глаз не посетует на недостаток эха.1975

* * *

Что касается звезд, то они всегда.То есть, если одна, то за ней другая.Только так оттуда и можно смотреть сюда:вечером, после восьми, мигая.Небо выглядит лучше без них. Хотяосвоение космоса лучше, еслис ними. Но именно не сходяс места, на голой веранде, в кресле.Как сказал, половину лица в тенипряча, пилот одного снаряда,жизни, видимо, нету нигде, и нина одной из них не задержишь взгляда.1975