Собрание стихотворений

Маковский Сергей

Распятье («Он говорил мне, кроткий лик распятья…»)

Он говорил мне, кроткий лик распятья: Не верь мой сын, ни людям, ни себе. Все — тайна… Вот, израненный в борьбе, ты страждешь, и судьбе твердишь проклятья… Но, может быть, в тот скорбный час, к тебе иных миров таинственные братья стремят, любя, далекие объятья и улыбаются твоей судьбе. И, может быть, когда — незлобен, тих, ликуешь ты, и смех в речах твоих, как знать? Тогда с тобою рядом, как тень твоя, незримый дух стоит и на тебя глядит нездешним взглядом, и о тебе таинственно скорбит.

В

степи («Уснул пастух, стада бродить устали…»)

Уснул пастух, стада бродить устали. Свежеет сумрак. Нежных чар полна, печаль небес стыдлива и ясна. Как синий дым в туманах тонут дали. Все шумы дня покорно отзвучали. Безоблачна, как небо, тишина. Степную ширь объяли думы сна, и внемлет ей безмолвие печали. Как море степь. Куда не кинешь взор — гигантский круг, таинственный простор без берегов, без красок и движений. И кажется: весь мир в разливах тени чуть зыблется…и в нем таится хор дыханьем ночи скованных видений.

Одиночество («Уединенья нет. Ты раб земных оков…»)

Уединенья нет. Ты раб земных оков. От ближних ты бежал, но с дальним нет разлуки. В молчании твоем родившиеся звуки — лишь отзвуки иных, забытых голосов. Кто б ни был ты, твой смех, твои живые муки и слезы — не твои; из сумрака веков к тебе протянуты невидимые руки взывающих к тебе далеких мертвецов. Свободы хочешь ты, к вершинам одиноким мечта тебя влечет от мудрых и невежд… Безумие! В тебе — миры былых надежд. Смотри: из глаз твоих чудовищем стооким глядит минувшее… Наедине с собой — ты только тень теней, незнаемых тобой.

На озере

I. «Проснулось озеро, воздушны очертанья…»

Проснулось озеро, воздушны очертанья холмов. Уж ночи нет, и всюду свет проник. Уж воздух дышит им, и свод небес велик, как замысел Творца в предвечный день созданья. И так прекрасен мир, весь — нежность и сиянье, весь — трепет юности. Как будто в этот миг, не ведая ни зла, ни счастья, ни страданья, из тьмы неведомой впервые он возник! Светает. Но во мгле еще неуловимы границы берегов; их склоны еле зримы. Сквозными кажутся вершины гор вдали. И струи озера блестят как хрустали… И тают, чуть дрожа, как розовые дымы в прозрачностях небес прозрачности земли.

II. «Терраса. Полдень. Блеск и зной. Безбурна…»

Терраса. Полдень. Блеск и зной. Безбурна лазурь небес, и огненно-лазурна в ее лучах немая зыбь воды… Над лестницей — белеющая урна. Ковры из роз, гвоздик и резеды; и кипарисов темные ряды, и между ними — статуя Сатурна, как призрак белый… И сады, сады… На мраморе в узоры кружевные сплелися тени, бархатно-сквозные и синие как дымчатый сапфир. Земля горит. Струится нега лета. Лучи слепят. Пылая, внемлет мир в пожарах дня звенящий трепет света.

III. «Поет вечерний звон. Смеркается. Закатом…»

Поет вечерний звон. Смеркается. Закатом охвачен небосклон. Нагорные луга в багряном золоте. Туманны берега, и сумрак напоен теплом и ароматом. Все

тише, все темней. Лишь песня рыбака порой доносится; и в воздухе, объятом умолкшим звоном, звон, звеня издалека, со звоном шепчется, как брат с усталым братом. Все тише, все темней. И мнится навсегда, как очертанья снов, бесследно обманувших, уходят в зыбкий мрак на берегах уснувших окружные холмы, сады и города. Все тише… Только звон. И в этом звоне снятся века забытые. Мгновенья длятся, длятся…

Сфинкс («В часы полночных дум не раз мне тихо снилась…»)

В часы полночных дум не раз мне тихо снилась страна седых жрецов, пустынная для нас. К тебе, безмолвный Сфинкс, к тебе я шел не раз, и праху твоему во сне душа молилась. Какой волшебный рок тебя от тленья спас? Чья мудрость вещая в твой образ воплотилась? Чья царственная мысль навек обожествилась во взоре каменном твоих незрячих глаз? Как призрак древних солнц, хранимых небесами, один остался ты над мертвыми песками… У ног твоих журчит земных времен река. Ты смотришь на нее, исполненный гордыни; и отражаются, как марева пустыни, в пучинах прошлого грядущие века.

Время («Все тленно, что живет, все минет без следа…»)

Все тленно, что живет, все минет без следа — так мыслят мудрецы и плачут одиноко. Напрасный, ложный бред! Что близко? Что далеко? Сегодня иль вчера? Иль давние года? Что время? Призрак, сон, возможность иногда измерить памятью непостижимость рока. Бытье вневременно. У жизни нет истока. Бесследное для нас живет всегда, всегда. Мгновенье вечное над безднами почило. И все, что было, есть, и все, что будет, было. Для чаяний земли грядущее не цель. О, тайна тайн моих! В плену возникновений ты, гордый разум мой, — могила-колыбель в недвижной вечности струящихся мгновений.

ПРИЗНАНИЯ

«Слышу я голос ласкающий…»

Слышу я голос ласкающий, в сумраке мне навевающий тихие сказки любви. Помню я проводы дальние, речи и взоры прощальные, тихие взоры твои. Сердце мое одинокое в сумраке чует далекое, тихое счастье свое — шепчет названье любимое, имя навеки хранимое, тихое имя твое.

«В кругу друзей я не боюсь…»

В кругу друзей я не боюсь беседы оживленной, и гордо я не сторонюсь толпы непосвященной. Ведь нет на свете никого, кто сердцем разгадает безмолвье сердца моего. Никто его не знает. Любовь пою я тишине, но в песнях нет любимой. Любовь останется во мне мечтою нелюдимой. Пусть этот мир, как рай земной, к блаженству призывает. Мой тихий рай всегда со мной. Никто его не знает. И я гляжу на небо, вдаль, без трепетных молений. Пустынно в нем. Но мне не жаль утраченных видений. Пусть этот мир, как Божий храм, о небе вопрошает. Мой бог во мне. Далеко, там… никто его не знает.