Собрание стихотворений

Маковский Сергей

С первого взгляда, с первой же встречи манят друг друга души родные, в сумраке слышат речи немые, тайные речи. Чарам безмолвий слова не надо, сердце без слова знает и любит, пытка желаний медленно губит с первого взгляда. Пусть мы не верим тихому чуду, тщетно пытаясь верить забвенью. Призрак желанный вещею тенью — с нами повсюду; знойное пламя властного яда мысли сжигает больно и нежно. Все — невозвратно, все — неизбежно с первого взгляда.

«Льется мелодия странная…»

Льется

мелодия странная, точно мольба несказанная вдаль отошедшего дня. Тени давно пережитого, призраки мира забытого веют, чаруя меня. Что это тихо-зовущее? Горе ли, горе грядущее или печаль о былом? Счастье смеется ли вешнее, или страданье нездешнее плачет о счастье земном?

«Я люблю, пока мечтаю…»

Я люблю, пока мечтаю, я в мечтах любить умею. Но, любя, я не желаю и не смею. Я люблю, пока мне снится, что нездешний сон люблю я. Но любовь моя боится поцелуя. Я люблю как люди любят — всею мукой сладострастья. Но мои объятья губят грёзу счастья. Кто мне сердце отуманит, кто любить меня принудит? Все что манит, то обманет и не будет.

«Не знаю я, кого напрасно…»

Не знаю я, кого напрасно в мире я ищу, о ком так страстно и неясно в сумраке грущу. Но знаю, вся она желанна, вся — как сон любви, и к ней одной влекутся странно помыслы мои. Но знаю, с нею где-то, где-то в царстве тихой тьмы словами вечного обета обручились мы, — словами, полными глубокой грусти бытия. Но этих слов любви далекой не запомнил я.

«Будь юной, дерзкою царицей…»

Будь юной, дерзкою царицей, завороженной красотой, с тяжелой, сонною ресницей и с властной наготой. О, будь как ночь греха тревожна. Мучений, ласки не жалей, и дай мне все, что дать возможно на празднике страстей. Будь львицей хитрой и проворной… Дитя коварства и огня! Тебе любовью непокорной не покорить меня. Будь ясно-тихой и печальной, как зори раннею весной, с душой прозрачной, нежно-дальней, как сумрак голубой. Будь робким сказочным созданьем, стыдливой лилией полей. Томи мечтательным признаньем нерадостных очей. Покорной будь и будь призывной, живи любя, люби во сне… Покорности, о призрак дивный, не надо мне!

«Темно над рекою. Сердито шумит…»

Темно над рекою. Сердито шумит порывистый ветер. Доносится гром. Вода помутилась и тучи кругом… Дитя, успокойся! Гроза пролетит. Появится солнце, и снова оно, играя в прозрачной реке, озарит ее золотистое дно. Дитя, успокойся! Заглянет потом и в сердце мое отраженье небес. И много неведомых людям чудес, молитв и желаний, затерянных в нем, разбудят весенние ласки твои. Дитя, успокойся… И в сердце моем есть

дно золотое любви.

«Мне страшно. Целуя тебя…»

Мне страшно. Целуя тебя, я цветы ядовитые рву. Твою непорочность любя, я преступной мечтою живу. Мне страшно. В улыбке твоей затаен безнадежный укор. На дне твоих детских очей — моя мука, мой грех, мой позор. Мне страшно. В объятьях моих твою душу навеки сгубя, в огне твоих ласк молодых я сгорю, проклиная тебя!

«Ты любишь ли степи? В равнинах пустынных…»

Ты любишь ли степи? В равнинах пустынных внимала ль ты голосу песен старинных, тоскующих песен любви? Ты любишь ли степи? Бескрайние дали когда-нибудь думам твоим навевали бескрайние думы свои? Да, любишь! Я знаю. Румянец твой знойный и томная прелесть улыбки спокойной овеяны лаской степной. В тиши твоего затаенного взора — и нега, и трепет степного простора, вся музыка шири родной.

«Я влюблен в очертанья прибрежий холмистых…»

Я влюблен в очертанья прибрежий холмистых, оттеняющих синий залив, я влюблен в отраженья лучей золотистых, в этот пышный, могучий разлив ослепительных красок и зноя, и света, и прозрачных теней. Я влюблен в этот праздник безоблачный южного лета, в этот блеск, в этот солнечный звон. Что за радуга жизни! Как в воздухе чистом кипарисная зелень темна! Отливает опалом, сквозит аметистом на песке серебристом волна; спят дубовые рощи в тени ароматной; на холмах — молодой виноград. И в объятьях лазури весь мир необъятный утопает как сказочный сад. Даже в кладбище старом, и там все ликует, даже там нет конца бытию — каждый отблеск горит, каждый сумрак чарует, словно манит в прохладу свою; каждый отзвук звенит и умолкнуть не хочет… Даже там лучезарная твердь о блаженстве земного бессмертья пророчит, и в гробах улыбается смерть.

«Не проклинай меня, мы не должны…»

Не проклинай меня, мы не должны уйти без слов печали и забвенья. Не оскорбляй последней тишины прощального мгновенья. Я не люблю. Я не любил тебя. Но я страдал. Страданье между нами. Не ты обманута, обманут я безумными мечтами. Обманут я восторгами души, предчувствием мгновенных упоений, обманут всем, что снилось мне в тиши моих уединений. Я не тебя теряю, не с тобой прощаюсь я, чужой и одинокий. Нет! Целый мир таинственно-живой, и близкий и далекий, нездешний мир, который с юных лет тоской надежд мне сердце наполняет, с тобой — как тень, как смутный, лживый бред — навеки умирает. Иду. Прощай…Ты плачешь? Знает Бог — в слезах любви твоей я не раскаюсь. О, если бы, как ты, я плакать мог с тобою расставаясь! От этих слез не надо исцелять. Но жалок тот, чей век без слез был прожит, кто за любовь хотел бы душу дать, и полюбить не может. Не проклинай меня, мой бедный друг! Тоски немой удушливые грозы, раскаянья моих бесслезных мук больнее жгут, чем слезы.