Собрание стихотворений

Ладинский Антонин Петрович

93. «Пустых сердец прохлада…»

Пустых сердец прохлада Страшней суровых зим. Тогда оставить надо Стихи, покинуть Рим. Все ускользает странно — Легчайший дым побед, Прелестный лебедь Анны, Прельщавший столько лет. И вы, беглянки-музы, Устали плакать вы По северным медузам, По пряникам Москвы. А Блок? В стране сияний Уже не видно Вас Сквозь лес воспоминаний, Статеек и прикрас. Никак нельзя руками Дыханье удержать. Никак нельзя… Мы сами Не в силах устоять. Душа

вернется к Богу, И музыка потом Утихнет понемногу В пространстве голубом. 1934

94. «Как было бы скучно…»

Как было бы скучно Без адских кругов, Без муз неразлучных, Без слез, без стихов. Без долгих — до света — Бессонниц в аду, Без горечи этой Свинцовой во рту. Без музыки. В грешной Любви без измен И без неутешных Разлук, перемен. Как страшно и скучно: Сахары квартир И благополучно Построенный мир… Из мрамора пышный Потом мавзолей И надпись: «Всевышний — Мир праху»… Елей. Быть может, и млечность Эфира потом, И скучная вечность В раю голубом. 1935

95. СЕРДЦЕ

Тебя, как ключиком часы, Заводят маленькой надеждой — И ты трепещешь средь росы, Кузнечик, пойманный невеждой. Ты наполняешь теплый дом Биеньем, стуком, трепетаньем, Стучишь по жилкам молотком, Мешаешься с ночным дыханьем. Ты — заводного соловья Пружинка звонкая стальная: Покажут иву у ручья, Луну или кусочек рая, И ты поешь всю ночь потом, Заводишь радостные трели Под лунным ивовым кустом, Закрыв глаза, без всякой цели. Но вот тебя ломают вдруг Рукой рассеянной, небрежной. Остановив волов и плуг, Снимает шляпу пахарь нежный. Какой искусный часовщик, Поковыряв в нутре в телесном, Вновь заведет тебя на миг — Механику любви в небесном? О, бедное! Зачем же ты Так на земле печальной билось, Зачем с огромной высоты Стеклянным шариком разбилось? 1935

96. ЗИМА

Т.А.

Как странно на лужайках идеальных: Идеи одуванчиков и трав, Прообразы кузнечиков печальных, Гербарий платонических дубрав. Восходит солнце в стуже электрона. Сияет в Африке морозный день, И, как в стихах у старика Скаррона, Тень лошади везет телеги тень. Останься в этом странном трудном мире, Где все звенит, где все в «последний раз». Пусть две слезы, прозрачные, как в сыре, Прольются из твоих огромных глаз. Я первый был бы рад теплу и крыше И дыму, вьющемуся из трубы, Но зимний климат нам ниспослан свыше — Никак нельзя менять удел судьбы. О, стыдно мне подумать об отеле, О грелке, о фуфайке шерстяной, О панталонах теплых из фланели Под юбочкой балетной неземной. Пусть этот черный лист, в холодном храме Летящий в прах, напомнит нам о том, В какой студеной и прекрасной драме Мы на земле средь зимних бурь живем. 1935

97. «Вижу потрясенный воздух…»

Вижу потрясенный воздух, Корабли, коней из бронзы И дубы средь синих молний. Это — мир, жилье героев. А сравнишь с величьем смерти: Маленькие все людишки И

ничтожные душонки, Может быть, и ты — не слезы, Не отчаянье, не гибель, А красавица пустая, Шум муара, птичий щебет… Мы-то думали — дыханье, Музыка, печальный ангел, К нам слетевший из лазури В африканский жаркий дансинг! Но — последняя надежда, Что и в этом страшном мире Есть любовь до гроба, верность, А в твоем прекрасном теле Спит душа и ждет бессмертья. 1935

98. «Не Бог, а жалкий червь. Комок навоза…»

Не Бог, а жалкий червь. Комок навоза, Вздыхающий о дальних небесах. Не небеса, а бочка водовоза, Нелепая случайность, гибель, прах. Влечет нас кляча в стужу ледяную, Давя червя тяжелым колесом. А вот поди ж, мы даже и такую Бессмысленную жизнь блаженно пьем. Ползет презренный червь через дорогу, С трудом преодолев свой жалкий вес. Еще усилие, еще немного! Быть может, доползешь и до небес. Но не заслуживает он презренья, Ползущий к небу червь, несчастный брат С капустного листа в стихотворенье Попавший, как из огорода в сад. 1935

99-102. СТИХИ О ЕВРОПЕ

1. «Небо все ниже, чернее…»

Небо все ниже, чернее. Все безнадежней игра. Стихи, как свинец. Холоднее Мрамора руки. Пора! В игре только черные пики. Карта Африки. В бамбуках Там-тамы. Львиные рыки. Восстания на островах. Воздух полон тревоги, Неточны рифмы, размер. И поздно говорить о Боге, Когда рушится мир.

2. «На светлом лице Европы…»

На светлом лице Европы — Улыбка, печальная тень. Летит загнанная антилопа, Спасается в чащах олень. Прекрасной белой рукою Европа держит с трудом Копье, коней и Трою — Свой тысячелетний дом. И страшно за участь дальних Ее кораблей и квадриг, За судьбы ее хрустальных Фонтанов и книг. Европа, средь птичьего гама Прекрасен твой черный закат: Так только высокие храмы Средь бурь на ветру горят.

3. «Ты строила водопроводы…»

Ты строила водопроводы, Дороги, арки мостов Под клики свободных народов, Под шум благородных дубов. Кто ж средь римской скуки Знал, что вот побегут Легионы! Что виадуки, Как легкий сон, упадут! Не кафры, не страшный шепот Пальм и дубов, не страх, Не ночь, не варварский топот На Елисейских Полях. Страшнее: душа, сомненья, Жажда смерти, тоска, Муз заглушенное пенье, Уставшая править рука.

4. «Там-тамы бубнят от гнева…»

Там-тамы бубнят от гнева. Вращая белками глаз, Шоколадная нежная дева В джунглях целует нас. Но воздух рая недвижим — В райской черной стране, В тиши тростниковых хижин Мы плачем, как дети, во сне О голубоглазой Европе, О мраморе стройных колонн, С глухой негритянской синкопой Мешая арийский пэон. Неужели затравленной лани Никак не избегнуть пик? Неужели средь завываний Умолкнет тот сладкий язык, На коем, сквозь вздохи и слезы, Даже с грубою буквою «ы» Мы такие стихи о розах Писали во время чумы!.. Париж. 1932