Собрание стихотворений

Ладинский Антонин Петрович

163. ПОЭМА О СЫРЕ

Земной кусочек сыра, Ты баснословным стал. Ты — весь в слезах и дырах — Взошел на пьедестал. Ты доказал Европе, Что брюхо выше лир, Что стройной антилопе Предпочитают жир. Европа, ты у лавки Средь кумушек других Шептала в этой давке Полузабытый стих, Ждала с большим волненьем Трагичного конца, Смотрела с умиленьем В глазища продавца. Вдруг, может быть, ворона Раскроет глупый рот, И сыр, а не корона На землю упадет? Как

принц — кусочек сыра: В сиятельных глазах. Как плащ поэта: в дырах, Воспетый мной в стихах. 1941

164. «Жизнь — это счастье. В синюю полоску…»

Жизнь — это счастье. В синюю полоску То платье, где оно живет. Пуст парикмахер римскую прическу Придумает, тебя завьет! Пусть будет мир шуметь зеленым древом На берегу того ручья, Где рыбка в сказке приплывает к девам И тихо плещет жизнь твоя! Пусть будут как органные рыданья Губной гармоники лады, Пусть птичьим шумом, ветром и дыханьем Наполнятся твои сады! Пусть нажимают медные педали И раздувают в кузницах мехи; Будь музыкой в большом концертном зале, Чтоб написали о тебе стихи! 1945

165–166. ЛИРИЧЕСКИЙ ТЕАТР

1. «Я — зритель. Я — слушатель пенья…»

Я — зритель. Я — слушатель пенья. Огромный спектакль предо мной: Прекрасная драма творенья, Где гибель, но свет голубой. Я в лучшем театре вселенной Сполна заплатил за билет, За зрелище это, за тленный Свой праздник, за несколько лет. Я — в кресле из красного плюша, Я в зрительном зале, дружок, Где все голубое, где суша — Подмостки, а море — пролог. Мы слушаем в виде вступленья Высокую музыку гор. Зеленых деревьев смятенье Средь бури родил режиссер…

2. «Жизнь — ветер, листок и орешек…»

Жизнь — ветер, листок и орешек. Живи, мой дружок, на горе, И много букашек и пешек Участвуют в этой игре. А страшный финал — это слезы Над спящей в гробу красотой, Но лишь катастрофа средь прозы Вдруг делает жизнь высотой! О, ты отлетаешь навеки! Вокзал полон дыма и роз! Рыданий хрустальные реки Текут! И трубит паровоз! И в этих безмерных утратах Я маленькой пешкой стоял На черных и белых квадратах Вокзальных и шахматных зал. 1941

167. «Не требуйте от глупой птицы…»

Не требуйте от глупой птицы, От курицы, чтоб этот жир Вдруг стал подобием орлицы И с облаков взглянул на мир. Ей жить приятно за оградой, В курятнике, вдали от бед, Ей небо кажется громадой, Где милых куч навозных нет. Вполне довольна прозябаньем Ее куриная душа, По мнению ее — страданье Не стоит медного гроша. Она не знает в упоенье, Что в лаврах ей, но не в венке, В ближайшее же воскресенье Вариться в суповом котле. 1940

168–169. ИЗ ГОЛУБОЙ ТЕТРАДИ

1. «Всю ночь под лампочкой убогой…»

Всю ночь под лампочкой убогой Он пишет и читает вслух. Его владенья — стол трехногий С чернильницею, полной мух. Но в темноте он воспевает Блаженный солнечный восход, И муза нежно отирает Со

лба пылающего пот.

2. «Значит, ты не червь, не раб, не прах…»

Значит, ты не червь, не раб, не прах, Если ты страдаешь так, созданье, Если слезы на твоих глазах И обуглен рот, твое дыханье… 1939

170. ЗИМОЙ

Все в инее. Летит экспресс Средь пихт и лиственниц Сибири. Летит! Вечнозеленый лес, Как бы в охотничьем мундире, Глядится в зеркало зимы. Олень прекрасными глазами Глядит на горизонт. А мы, Как дети, тешимся снежками. Влетает поезд в белый сад И лучших на земле румяных Сибирских молодых солдат Везет, как в северных романах. Они поют под стук колес И на гармонии играют. Под музыку о царстве роз Деревья в инее мечтают. Под музыку среди древес Летают белки, как по вантам, Сороки украшают лес Подобно черно-белым бантам. Лиса ушами шевелит, И тяжко думают медведи, — С лисой, что в баснях все хитрит, Они крыловские соседи. Садится птица на суку, Вся в черно-белом оперенье, И с ветки горсточка снежку Вдруг падает. Как в сновиденье! Вся эта русская зима, С морозом и оледененьем, Не безнадежность и не тьма, А крепкий сон пред пробужденьем. 1944

171. «В беседе пылкой…»

В беседе пылкой Любя весь мир И за бутылкой Устроив пир, Сошлась в трактире Одна семья — На братском пире Компания: Любовь, бродяжка И стихоплет, И деревяшка — Все свой народ. Солдат про славу Нам говорил, Как по уставу Он кровь пролил. Себя настроив Как на хорал, Про век героев Поэт сказал. Но пусть пшеница В полях шумит И на странице Перо скрипит, Пусть пахарь плугом Вздымает век, И мир к лачугам Слетит навек. 1939–1949

172. «Ты — ниже травинки и тише воды…»

Ты — ниже травинки и тише воды Подобная жизнь — как букашка — Ползет и трепещет у края воды, И радость ее — полевая ромашка. И люди глядят с олимпийских высот На это старанье, пыхтенье и муки, На этот безвольный и маленький рот, На эти неловкие слабые руки. Но в грозной акустике царственных зал, В оркестре любви и в садах мирозданья И твой небольшой голосок прозвучал Негромкой, но чистою нотой страданья. 1946

173. «Прославим гений Пушкина!..»

Прославим гений Пушкина! Рассвет над Альпами! Суворова в алмазах! Да чтут народы гром его побед И петушиный крик в его проказах. Прославим книжный труд, Любовь к стихам И честные рабочие мозоли! Восходит пушкинское солнце там, Где весь народ как бы в огромной школе. Учитесь, дети! В школьной тишине Пишите в ученической тетради: — Наш гений — Пушкин… Гремят в огромной вышине Стихи его на голубой эстраде. 1945