Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3
Шрифт:
Сравнить рассказ Слова с летописным: вся летопись писана библейским причитанием с призывами к Господу Богу моему. О тех же событиях: «В день святого воскресения наведе на мя Господь гнев свой, в радости место наведе на ны плач», «се возда ми Господь по беззаконию моему», «се же встав ужасен и трепетен и наклонился образу Божию и кресту честному, глаголя: Господи, сердцевидче! аще спасеши мя, Владыко, Ты недостойного и возмя на ся крест, икону...» В Слове же нигде в этих случаях Высшее вообще не упоминается, потому что древние боги ни в поход не благословляют, ни в бой не ведут. Кровь льет человек. Имя же Бога рассказчик произносит, лишь вспомнив о благоденствии, мирном занятии, мире.
«...вещий Бояне, Велесов внуче», «...погибашеть жизнь Дажьбога внука, в княжих крамолах веци человеком сократишася», «...Встала обида в силах Даждьбожа внука, вступила девою на землю Трояню, въсплескала лебедиными
И как это интимно-прекрасно: люди - внуки Божьи. Бог - Дед. Тут как бы установлена древнейшая кровность, божественное происхождение человека. Дед - не Праотец ли, и близость крови, уже какая-то семейственная пенатность («патриархальная») установлена. Дед - мудрый старейший член мировой семьи человечества. К Нему можно прийти со всякою скорбью и жалобой, за судом и утешением. Он - покрывающий, советующий в каждом мирном житейском и творческом деле. Обида междуусобицы, раздора порождает в памяти «жирьна времена», человек вспоминает, что он - внук Божий.
Эта постоянная степень родства от всех имен Божьих - Велесовы, Дажьбожьи, Стрибожьи внуки - как бы сливает их все в единое имя - Дед. Может быть, Велес, Дажьбог и т.д., как еврейские имена Господни, лишь оттенки свойств Единого Бога, «прилагательные», замещающие настоящее имя, которого у евреев нет (потому что Бог невысловим, неназываем), а у славян это настоящее имя и есть - Дед.
В летописи, впрочем, всё разрешено по «теории мифологии природы»: «Солнце, егоже нарицают Дажьбог». Но летописец и не мог иначе в своем правоверном отвращении к «поганству». Как и классические представители просвещенной науки прошлого века, он и не желал вникать в иноверную «варварскую» культуру. По той же теории «мифологии природы» и из древних первоначальных религий был сделан грубый «политеизм». Между тем, как раз в Слове отчетливо разграничены силы и явления природы от сил божественных (интересно, что то же разграничение и у позднего христианского автора: в слове Иоанна Златоуста среди обличительного материала: «приступиша ко идолам и начаша жрети молнии и грому, и солнцу, и луне, а друзии Перену (Перуну), Хоурсу (Хорсу)...»). Лишь в одном месте Слова ветры как бы «олицетворены», названы Стрибожьими внуками. Солнце здесь зато только солнце («солярная»-то теория!): «светлое и тресветлое сълнце, вьсем тепло и красно еси», «солньце светится на небесе, Игорь князь в русськой земли». Молнии, тучи - «астрономические», «метеорологические» явления - названы в Слове своими именами без следа догматической мистики: «чръныя тучя с моря идут... а в них трепещють синии млънии, быти грому великому итти дождю стрелами с Дону великаго» и т.д. Не бог и даже не от Бога, что было бы как раз характерно для библейского стиля - и, действительно, в летописном рассказе - «Игорь взглянул на небо, и видя солнце, стоящее подобно месяцу...: братья и дружина! тайны Божией никто не знает, а знамение точно так же, как и весь мир, от Бога сотворено...», тогда как в Слове те же слова Игоря переданы без упоминания о Боге, просто: «Братие и дружино! луче же пояту быти, неже полонену быти, възся-дем братия, на своя бързыя комони, да позьрим синяго Дону». Необычное зловещее «астрономическое» явление затмения солнца (если солнце - Бог) принято как раз совершенно без всякой мистики.
2
Изысканиями сравнительной лингвистики раскрыты санскритские корни имен древнерусских богов. И это какой-то истинно-сказочный сияющий ключ в царство света. Тут от каждого прикосновения всё начинает лучиться, источаться светом и каждый шаг погружает в какую-то солнечную пещь.
Каждой религии свойствен свой круг «имен» Бога. В призыве, в определении Бога раскрывается первоначальная психология видения (не видя, нельзя призывать, определять, Бога). Например, еврейские имена Господни свидетельствуют о чувстве превосходства Высшей силы над человеком, подавляющего, несоизмеримого превосходства. Начиная с того, что ведь слова, выражающего понятие Бог, в языке еврейского св. писания нет. Ему соответствовало бы тут Господь - Господин жизни и мира. Но Адонай (что и значит Господин всего) лишь одно из определений Бога, которыми еврей всюду заменяет наше Бог. Определений этих может быть множество. Беру для простоты перечень талмудического трактата Абот (девятый из IV отдела Мишны), где собраны гномические изречения - тут количество имен Господних сведено до десяти. («Абот рабби Нафана в обеих версиях», критический перевод Н. Переферковича. 1903. СПБ. II, 38). Это - Эл, собственно буквенное начертание алеф-ламед, выражающее идею недостойности (бессилия) языка
Совсем иные отношения между человечеством и Высшим устанавливает уже одно наличие в языке слова, выражающего прекрасно и полно общее понятие - Бог. Бог, санскритское Бхага от Бхаяти - получать (Погодин «Следы корней-основ в славянских языках» 1903) [325] ; получающий и тот, от которого получают - какая-то родственная домашняя близость, нестрашность. Бог можно и вымолвить, и призвать, и заключить в него, это слово, всю сложную гамму понимания чувствования Непостижимого.
325
А.Л. Погодин, профессор Варшавского университета. Следы корней-основ в славянских языках (Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1903), стр.80-81.
Из скудных сведений, сохранившихся в летописях и обличительной церковной литературе, и из того же Слова мы знаем Сварога, Дажьбога, Велеса, Стрибога, Хорса, Перуна... Имена эти больше уже ничего не говорят. И только чудесное прикосновение к ним сияющего ключа лингвистики внезапно превращает их в огонь, пламя живое.
В имени Сварог живет блистательный санскритский корень свар - небо, от сур - блестеть, Блистающий. В Ипатьевской летописи о нем говорится как о древнейшем божестве, а в слове Христолюбца Сварожичем-сыном Блистающего назван огонь. Значит и - огнеисточающий.
Дажьбог - дахан - даг, день, свет: Денный, Светлый. «Слово» называет людей Его внуками. Его - Дедом людей. И летописец соединяет Его (грубо, может быть, унижая нарочно) с солнцем: «и после (Сварога) царствовал сын его именем Солнце, его же нарицают Дажьбог». Значит - Солнечный, а Сварог еще - Солнцеродный.
Стрибог - может быть от струи - сури, солнце. Названный в Слове Дедом ветров, он может быть источник тепла, тепловых движений воздуха, зноя, прохлады.
Перун - может быть прет - Дух, видение, молния - Дух света, Озаряющий. В момент крещения Руси имя это было как бы особенно популярно («по святем крещении Перуна отринуша» - говорится в слове Григория - именно Перун олицетворяет здесь «язычество». В том же слове Григория Перун назван богом Рода и Рожаниц - умерших, предков, что устанавливает особую таинственность, имя это и без того окружающую. В «Слове о полку», где всё происходит среди распрей живых, он не помянут вовсе).
Велес - верно, имеет какой-то общий корень в проарийском языке с греческим Хелиос - Сияющий. И тут знаменательно (точно чтобы уничтожить сомнение, что пришло из одного места) Велес, как и греческий Геллиос - Аполлон, был Одушевляющим Песней - Дедом вещего Баяна (Слово).
Великий Хорс - о котором неясно говорится в Слове. Установилось толкование этого места - «бог солнца» или «огонь солнечный». Допустим, но тогда «Бог солнца» - Тот, Которому и Солнце Поклоняется.
И вот мы уже имеем одиннадцать значений имен древнерусских богов:
Блистающий, Огнеисточающий, Солнцеродный,
Денный, Светлый, Солнечный,
Источник тепла,
Дух света, Озаряющий,
Сияющий,
Бог солнца.
Может быть, здесь и была какая-нибудь догматическая зависимость, иерархия имен, но первое впечатление от их божественной суммы - это свет, бьющий током, море, мир света. Точно из тьмы попал человек прямо в огонь, мир добела раскаленный, и сразу ослеп, ничего не видишь, и тут еще охватывает волнение от телесного, кожного видения света - лучи проходят насквозь, разжигая радость, прозрачнят, исполняют своей благостью.
Тут уже ничего не знаешь, не видишь - можешь только осязать, ощущать. Остается брести, шаря руками, стуча палкой, как слепой, наощупь угадывая дорогу к источнику тепла, ослепления.
3
То, что в народном предании не сохранилось от древней славянской религии никакого мифа, указывает на известную стадию ее развития, допускающую уже отвлеченное понятие о Боге.
Разбираясь в подлинности остатков древнего культа, мы уже имеем пробу распознания - божественный знак - Свет. По светящимся точкам, мерцающим, можем смело ориентироваться, погружаясь, казалось бы, в первобытный хаос фольклора.