Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

Гомолицкий Лев Николаевич

 Получили ли мой «Дом»? И что Вы решили о нем? Послал его А.М. Ремизову. А.М. посоветывал послать экземпляры в Прагу на выставку Зарецкого и Я.Б.Полонскому. Совет исполнил. В Праге книжка удостоилась – была выставлена. Отвечая А.М., не удержался от признания – ведь А.М. мой любимейший писатель ^[258] , единственный, перед которым у меня трепетная любовь, т.е. привязанность. И это с детства – п<отому> ч<то> рос на его книгах. Боюсь – понял ли мою искренность и что не мог не сказать ему этого (ведь у меня давно уже было чувство – если уйдет Ремизов, мне будет невозможно тяжело, что не сказал ему). Вы его знаете лично – скажите, Довид Миронович – понял? – и не принял плохо?

258

 Зачеркнуто: писатель, вернее важный, к которому чувствовал

 Кому еще из молодых послать анкету Союза Писателей и номера «Молвы»?

 Кстати уже пишу Вам... Перепишу сейчас и присоединю к письму свои стихи.

Если найдете их достойными Парижа (Вы как-то ничего не пишете о моих стихах – Вам, наверно, кажется всё, что я произвожу, провинциальным и... скажите и это, всё скажите – ведь я не пристрастен к своему; это всё равно, что в деле, когда говорят: «плохо делаешь – надо вот так и надо знать, чтобы делать» – только пользу приносят. Я всегда готов отказаться от себя и умею глядеть на свое со стороны глазами не «я», а «он». Будьте даже неумолимы, но только до конца откровенны... Я хочу так же, как «Дом», переписать и остальное – 4 сборника и послать их Вам). Так вот, если найдете возможными для Парижа, не откажите попробовать пристроить где-нибудь, – где – Вам виднее ^[259] .

259

 Стихи Гомолицкого в парижской прессе (за исключением антологии Якорь, 1935), не появились.

Вдыхая солнца золотистый прах, они лежат, пасясь, на берегах, богов потомки – горды, кругороги, какими чтил их в древности феллах. Их льется кровь на бойнях, зной дороги их выменем натруженным пропах, но царственны и милостивы – боги в движениях, во взглядах и в делах – они жуют земное пламя – травы (земля горит зеленою травой) пьют воздух, головы закинув, голубой, – чтоб, претворяя в плоть дыханье славы, нас причащать нетленного собой – молочной жертвой, – жертвою кровавой. ^[260]

260

 № 206. Вошло, с разночтениями в ст. 4, 8, 12 в таллиннский сборник Цветник. Дом (1936).

–––––

*

Предгрозовые электрические травы, проводники Господних сил. о, острия упругие, – вас черной лавой эфир небесный раскалил. Не травяная кровь зеленая, но искры по вашим стеблям из корней вверх устремляются, на остриях повиснув, слетают в знойный дух и вей. В мир утоляющий реки войдя, корова, из губ медлительных точа по капле воду, пьет из голубого предчувствие грозы, луча. И вот, клубится ваше знойное дыханье, из берегов земли растет и дышет молнией и тяжкое бряцанье гремит с дымящихся высот. От молний рушатся деревья, тучи, домы, горят дела людей, слова... Так, став огнем, став дымом туч, став громом, колеблет мир земной трава. ^[261] <приписка:> Польский известный поэт Вл. Слободник хочет приобрести все Ваши три книги. Просил меня написать Вам об этом и спросить, где он может их выписать?

261

 № 203. Вошло в таллиннский сборник Цветник. Дом (1936) без разбиения на катрены.

Собрание Владимира Хазана (Иерусалим).

34. Гомолицкий – Бему

15 января 1934 г.

Многоуважаемый

Альфред Людвигович,

 Вы читаете «Молву», а потому не буду повторяться – рассказывать о предпринятой Союзом и газетой кампании против «советского» номера Вядомостей Литерацких. То, что уже нами сделано в этом направлении, Вы знаете. Разослав опросные письма писателям «академикам», мы теперь обращаемся к молодым литературным содружествам – и прежде всего к «Скиту». В это письмо я вкладываю несколько обращений Союза к писателям с просьбой вручить их тем из скитников, которых Вы считаете наиболее достойными и одаренными. Прежде всего, конечно, Головиной и Лебедеву. Если не хватит анкетных листов, то, я думаю, это не помешает тем из скитников, кто захочет принять участие в нашем деле, ответить нам и без специального к нему обращения.

 Кроме того, и это уже по линии газеты, было бы очень важно получить автобиографические очерки от молодых пражских писателей (такие, как уже дали в газету Шершун, Чхеидзе

и Городецкая) ^[262]  и опять-таки прежде всего от Головиной и Лебедева. Для них я послал номера газеты с первыми автобиографиями через Вас, не зная их адреса ^[263] .

 Всецело рассчитываю, Альфред Людвигович, на Вашу поддержку и помощь. Знаю, что не откажете в этом; потому и осмелился потревожить Вас.

262

 Под шапкой «Эмигрантские писатели о себе» очерки С. Шаршуна и К. Чхеидзе были помещены в Молве в № 294 от 23-25 декабря 1923, а очерк Н. Городецкой (как и очерк Гомолицкого) в рождественском номере (№ 5) от 6 января 1934.

263

 Ни один из этих наиболее ценимых тогда Гомолицким поэтов «Скита» в предпринятой Молвой кампании участия не принял.

С уважением

Л. Гомолицкий.

Машинопись, на бланке Союза русских писателей и журналистов в Польше.

35. Гомолицкий – Ремизову

31.1.34 г.

Многоуважаемый

Алексей Михайлович,

 Вы очень добры ко мне. Благодарю Вас за весточку и тургеневские сны ^[264] . По-новому перечел Вашу статью, а рисунки к снам видел впервые. Не устоял, чтобы не написать, а что вышло – не знаю ^[265] . Боюсь – не осудите ли...

264

 Aleksei Remizow. Tourgu'eniev po'ete du r^eve. Orn'e de douze dessins de l’auteur. Trad. du russe par H.Pernot-Feldman (Paris: Hippocrate, 1933).

265

 Л.Н. Гомолицкий, «Тургеневские сны в ремизовских рисунках», Молва, 1934, № 23, 28 января, стр. 4.

 Первопечатник Иван Федоров близок мне – 13 лет дышал тем же воздухом, что и он несколько веков тому назад. Жил в Остроге, где он, Федоров, в типографии князя Василия – Константина Острожского тискал первую печатную Библию (Острожскую). Для меня было жуткою страстью рыться в архиве Острожских ^[266]  и бродить в подземельях замка... Потом привелось жить в одном из таких подземелий – поселил город, п<отому> ч<то> из квартиры выселили и деваться было некуда. Было там так: невидимые темные своды, полукруг решетчатого окна в полу – верх окна мне по пояс. И всего света в комнате что это окно. Со стен текла мутная влага. Ложишься в постель – точно одеяло, подушки только что отжали. Но еще глубже и дальше в камне – в замурованной нише двери я устроил себе келейку. Была такая маленькая, что нагревалась – раскалялась от керосиновой лампы. Выбелил, смастерил сам стол – и там в каменной тишине работал...

266

 Ср.: Л.Н. Гомолицкий, «Письмо в редакцию», За Свободу!, 1931, № 266, 6 октября, стр. 4.

 Когда вспоминаю о том времени, думаю – вот теперь в Варшаве, хотя, казалось бы, в условиях лучших, а всё равно сидишь духовно в таком же камне. Нет света, нет на ком смерить себя. Пусто здесь очень. А чтобы услышать совет издалека, надо издать, издать же недоступно. Рукописное же (как мой «Дом»), наверно, не считают за книгу. Вот хотя бы «Послед<ние> Новости», куда послал «на отзыв», – не только отзыв, а даже в список книг, полученных редакцией, не поместили ^[267] . И большая-большая грусть подступает. И так живешь через силу. То, что сделано – отвоевано у жизни. И иногда шепчет что-то – «стоит ли воевать, нужно ли кому-нибудь отвоеванное» ^[268] . А я ничего не могу ответить – не знаю. И оно, обрадовавшись, толкает – «а если не стоит воевать, не стоит и жить». И от усталости, ломаясь от работы, в смертном трепете боясь потерять работу – я внутренно соглашаюсь... Но не надо об этом.

267

 Отзыв вскоре появился. См.: Георгий Адамович, «Стихи», Последние Новости, 1934, 8 февраля, стр. 2.

268

 Ср. рассказ Гомолицкого «В отвоеванной области».

 Зовут меня Львом Николаевичем. До последней минуты родители не знали, что буду Львом, думали – Борисом. В день крестин пришла телеграмма от бабушки: крестить Львом – как все первенцы в ее роде. Один мой дядя так никогда и не мог примириться с этим – звал меня Тигр Тигрычем. Только мама думала, что это от папы Льва (хотя я – Лев Катанский) ^[269] – когда я должен был родиться, – умер папа Лев и мама много читала о нем в газетах и журналах. Решила: душа его вошла в меня, стала моею и выбрала себе прежнее свое имя.

269

 Православный святой, епископ Катанский (VIII в.), память которого отмечается 20 февраля (5 марта).