Сочинения в двух томах
Шрифт:
Как встарь еще, в блаженные те веки,
О внутреннем радея человеке...
Но как же быть! Все бросилися к ней,
Как на медовый цвет шмели и осы.
«И каково ж! Представьте (князь Андрей
Рассказывал потом): на все расспросы
Насупилась, молчит! Глядит темней,
Чем из-под туч Каламовы утесы!
И соблазнял, и уличал, — молчит!..»
Я спрашивать не думал уж нимало,
И вообще жалел лишь о княжне.
«Вот подивись, — она мне рассказала: —
Вхожу к ней утром. Вижу — вся в огне,
И говорит, — как раз канун был бала, —
«Я видела прадедушку во сне».
— «Что ж?» — говорю. — «Да приходил за мною».
— «Ну, полно, — я опять, — господь с тобою!»
Перекрестила, ну, мол, ничего!
Ан — вот и сон!» Меж тем уж в ход пустили
И телеграф, и почту; до всего
Дошли и всё как должно разъяснили,
И князь Андрей скакал (о, торжество!)
Рассказывать, какие вести были
Получены им первым: в миг один
Он просиял и вырос на аршин!
Я, кажется, без очерка оставил
Вам князь Андрея? Впрочем, про него
Что ж и сказать? Себя он не прославил
Ничем, хотя честили все его;
Ни черт лица особенных, ни правил...
Милейшее был, впрочем, существо!
Княжна его хоть в шутку называла
Le prince «Tout le monde»[82], но очень уважала.
«Cette pauvre princesse, — он говорил, — как раз
Tout est connu![83] Теперь всё очень ясно!
Экстаз, религиозный был экстаз —
И — оскорбленье! Переход ужасный!
Душа искала пищи, а у нас
Где эта пища — да с такою страстной
Притом натурой?.. Ну-с, в Париже был
Тому лет двадцать проповедник. Слыл
Он за святого. Делал обращенья
Во множестве. Un saint Francois[84] собой,
Аскет, траппист. Княжне как откровенье
Он свыше был.
В католицизм. Уж все приготовленья
Окончены, и вдруг как громовой
Удар — уехала!.. И вот теперь — разгадка!
Faut convenir,[85] что сделано всё гладко!»
И рад был, рад и счастлив князь Андрей.
Свет был не то что рад, но злоязычью
Дать пищу рад; рад каждый был пигмей
Подставить ножку падшему величью
(Самоуслада маленьких людей), —
Но внешнему не изменил приличью,
В глубоком трауре и в орденах
На пышных весь он был похоронах...
Шли речи в группах... Образ величавый
Еще в сердцах у всех был как живой.
И кто ее заменит: столько здравой
В ней было мысли, этот взгляд прямой,
Возвышенный характер, вкусы, нравы...
Вопрос же насчет Жени суд людской
Так порешил: «Да! анекдот скабрёзной,
Но ей вольно же брать всё так серьезно!..»
«Что анекдот, ну лопнула струна,
Не в этом дело! — слышалось сужденье. —
Тут — исторический момент! Княжна —
Полнейшее его лишь выраженье.
В истории нет личностей. Одна
Идея смысл дает им и значенье», —
Сказал один адъюнкт, — конечно, вздор,
Но, подхвативши этот приговор,
Москвич известный — борода большая —
Припомнил вот что: кто-то раз весной,
Княжну в чужие краи провожая,
Сказал ей вслед: «Поехала домой!..»
О Жене тоже, что она «такая,
Как и княжна, но только век иной,
В них в каждой книжка говорит чужая,
В княжне одна, а в девочке другая».
О Жене, кстати, отзыв привелось
Иной мне слышать. Встретились «сестрички»
И в голос прокричали на вопрос:
«Что Женя?» — «Сволочь! Барские привычки!
Разнюнилась, как действовать пришлось!»
И вдаль помчались стайкою, как птички,